Читающий по телам

Цы резко обернулся и увидел Беззубого — того самого соседа, который взял на себя заботу о Третьей. Малышка со следами похлебки на лице стояла чуть позади, не выпуская из рук тряпичную куклу.

— Как же так? — Цы не сразу понял.

— У моей дочери есть еще одна. — Старик указал на куклу. — Если желаете, то можете взять, — добавил он.

Цы закусил губу. Он уже знал, что остался один; чего он не знал — это что прежние друзья батюшки теперь от него отвернулись. И все равно Цы сложил руки на груди в знак благодарности за куклу, однако Беззубый не ответил. Повернувшись, он исчез так же бесшумно, как и появился.

Цы поглядел на Третью — та, молчаливая и покорная, дожидалась, что он скажет. Она смотрела на брата с легкой улыбкой надежды на лице, в несокрушимой уверенности, что за эту улыбку ей суждено счастье. Она всегда была очаровательной девочкой. Болезненной, но очаровательной. Цы окинул взглядом развалины вокруг и повернулся к малышке. Поцеловал ее теплое личико и взъерошил волосы, лихорадочно соображая, куда бы ее пристроить. Отыскал толстую ветку, похожую на лошадиную спину, и усадил сестренку сверху, сразу превратив ее в лихую наездницу. Привычно покашливая, девочка засмеялась. Цы улыбнулся ей в ответ, ощущая только неизбывную тоску. Снова посмотрел на развалины, потом опять на сестру.

Ближе к вечеру новый глава семьи раздобыл для сестры плошку горячего риса — заплатить пришлось вдвое. Сам он удовольствовался тем, что вылизал плошку и выпил глоток воды. Потом Цы устроил простецкий навес из веток; ветками же устелил он и ложе для девочки. Он объяснил ей: родители отправились в путешествие на Небеса, и теперь заботиться о ней будет он; Цы специально подчеркнул, что Третья должна его всегда слушаться и что скоро он выстроит новый большой дом с садом, полным цветов, и с деревянными качелями. А потом поцеловал сестру в лоб и подождал, пока она заснет.

Как только Третья закрыла глаза, Цы еще раз обыскал сундук, как будто — хотя сам уже из него все вынул — деньги могли чудесным образом спрятаться где-то внутри. В последних лучах заката он с горечью завершил поиски, перерыв все вокруг: заглядывал под циновки, камни, обломки досок и с наступлением темноты признал свое поражение. Не было сбережений, и красной шкатулки тоже не было. Наверное, их кто-то украл, подумал Цы. Перед ним встал неразрешимый вопрос: если батюшка за шесть лет трудов скопил только сто тысяч, как же теперь достать четыреста, которые требует Премудрый?

7

А наутро Цы проклинал духов воды. Проснулся он от холодных струй и тут же бросился спасать книги, которые отыскал в развалинах дома, — юноша надеялся их продать, как бы мало за них не дали. Как только те оказались в безопасности, Цы снова осмотрел диковинное собрание предметов, спасенных им из-под обломков: несколько отцовских книг, каменная подушечка, два железных котелка, обгоревшие шерстяные одеяла, кое-что из белья, два серпа с почерневшими рукоятками да зазубренная коса. На рынке за все про все он не выручил бы и двух тысяч монет — если кто-нибудь вообще согласился бы это купить. Еще у Цы был теперь мешок риса, мешок чая, склянка с солью и лекарство для Третьей, а еще драгоценная копченая свиная нога, которую матушка прикупила, чтобы угостить судью Фэна. Этих припасов должно было хватить на двоих до той поры, пока Цы не придумает, как жить дальше. Еще Цы отыскал четыреста монет и вексель на пять тысяч. В сумме, учитывая горелое дерево, которое можно было продать на дрова, все его имущество стоило чуть больше семи тысяч — примерно столько семейство из восьми человек могло заработать за два месяца. Долго он смотрел на опустошенный сундук, все спрашивая себя: куда же батюшка мог запрятать деньги?

Последнюю попытку он предпринял с первыми лучами солнца. Еще раз исползал горелые доски, еще раз передвинул косо валявшиеся балки, перетряхнул остатки бамбукового матраса — с азартом собаки-ищейки даже покопался в земле под лежанкой.

Но ничего не нашел.

И рассмеялся от собственного бессилия.

До того дня, как он наткнулся на тело Шана, все его беды были — вставать на заре, жаловаться Небу на тяжкий труд да предаваться горьким от неосуществимости мечтам об университете. У него была крыша над головой, хранившая его от непогоды, и семья, которая его кормила и защищала.

Теперь же все его достояние — два голодных рта и горсть монет. В бессильной злобе он пнул ногой бревно. Снова подумал о родителях. Быть может, в последние дни отец вел себя странно, но прежде его всегда отличала внутренняя порядочность. И пусть он иногда бывал суров, но оставался человеком честным и преданным семье. Цы корил себя за непослушание, за нелепый припадок гнева, за глупость, заставившую его убежать из дома на ночь глядя, вместо того чтобы остаться и оберегать родителей.