Чюрлёнис

Над арфами сосен,
над сонной лесною сенью,
словно огромный колокол
этой земли,
медью грохочет
синее небо весеннее,
и по синему морю –
маленькие корабли.
И чайка бьется, как молния,
бела и упруга,
и волны – за ней, вдогонку,
и ветер – в лицо.
И солнечный блик серебрится,
как лемех плуга.
И в центре Вселенной –
двух рук сплетенных
кольцо.
И башни.
Причудливые башни
воображенья
и напряженья,
рвущегося напролом,
как душа гения,
жаждущая движенья,
ввысь устремленная,
к птице,
что бьет крылом…

Демон

О эти виденья!
Ощущение пространства
и взлета…
Море и полдень…
И странные рыбы
в воде голубой…
И янтарное море…
И песчаных дюн
позолота…
И сети, как судьбы, таинственны…
И белый прибой…
И синее небо
вместе с алой зарею,
вспыхивающей на синем
и золотом,
гудит, как гигантский колокол
над землею:
– Только трудом!
– Только трудом!
– Только трудом!
Гулко и звонко,
отбрасывая длинноты,
медный колокол
рассказывает о том,
что в этой «большой симфонии»
«люди, как ноты»
объединяются –
только трудом!
Только трудом!
И мы наполняемся
музыкой этой большою,
этой гармонией
творчества и труда,
тою, что он услышал
чуткой душою
и записал,
и нам подарил
навсегда.

Соната звезд. Аллегро

А. Савицкас

Смотрящий с высоты

«Я решил все свои прежние и будущие работы посвятить Литве»

М. К. Чюрлёнис

«А ты иди, иди без отдыха. Заранее предупреждаю тебя: непрестанен будет зной; когда идешь по той дороге, ночи нет, лишь вечный день». Так в одной из своих литературных зарисовок определял М. К. Чюрлёнис назначение и место художника в жизни, его путь. Далее в этом своеобразном творческом завещании он писал: «….смотри с высоких башен, тогда увидишь дорогу. И если цель будет еще очень далека и старость настигнет тебя, то разглядишь скамейку, для гонцов предназначенную, и там никогда не будет недостатка в молодых».

Труден был этот путь, исполненный великого творческого горения, но Чюрлёнис достиг желанной скамьи, что была «для гонцов предназначена». И тогда, стоя на покоренной вершине, с полным правом мог утверждать, что «смотрел с высоких башен».

Перед глазами Чюрлёниса-художника простирались бескрайние равнины отчизны – Литвы, внутренним взором увидел он и красоту сказочного Востока, открылись ему и созвездия, и солнце, и весь безграничный космос. Красками, музыкой воспевал он вечную мечту народной поэзии – сверкающий солнечный мир, по которому человек идет к красоте, свету, дружбе, счастью. Это страстное его стремление к ярким далям человечества поразило Ромена Роллана. «Сколь плодотворным было бы развитие такого содержательного искусства в живописи широких пространств, монументальных фресок! Это новый духовный континент, Христофором Колумбом которого несомненно останется Чюрлёнис!» – писал он.

Когда стоишь перед шедеврами Чюрлёниса в залах Каунасского художественного музея, поражаешься масштабности, величию его картин, столь небольших по формату. Словно это лишь великолепно удавшиеся эскизы к полотнам, которыми можно было бы украсить фасады колоссальных сооружений, целые города. Поражает не только необычайно широкий взгляд Чюрлёниса на мир, но и необыкновенное своеобразие, оригинальность его искусства, его пластического языка. Для выражения своей идеи, питаемой истоками народной музыки и поэзии, Чюрлёнис находил форму, которая одна лишь и была пригодна для этой, говоря словами М. Горького, «музыкальной живописи». Горький брал под защиту содержание искусства Чюрлёниса – мечту, фантазию, романтичность и его пластику – ритм, музыкальность. «Мне Чурлянис нравится тем,- говорил он,- что он меня заставляет задумываться как литератора!»