ЧиЖ. Чуковский и Жаботинский

В редакции «Свободных мыслей» получено около сотни писем в ответ на анкету по вопросу о «евреях в литературе». Удивляться этому нечего. Tu l'as voulu, George Dandin![170] Когда затеваешь анкету по такому вопросу, как еврейский, можно всегда рассчитывать получить сотню-другую ответов.

Нельзя не сознаться, что в этом вопросе редакция «Свободных мыслей» проявила много мужества и даже самоотвержения. Ибо, как справедливо указывает О. Л. Д'Ор в своей пародии на «Короля» Юшкевича: «Кто сказал: надо сидеть по горло в снегу и десять веков есть кислый хлеб, чтобы понять Достоевского? Вы думаете, это вы сказали? Неправда! Это мы сказали!.. Мы. Евреи».

Эти многочисленные письма делятся на три категории. Одна категория упрекает почтенную редакцию: «Зачем вы подняли в такое время такой вопрос?» Другая категория упрекает Чуковского. Третья категория, наоборот, хвалит редакцию «Свободных мыслей» и К. Чуковского: «Действительно, мы, евреи, много теряем оттого, что нас покидают наши интеллигенты».

Отвечать на все эти письма я не стану. Во-первых, потому что я не редакция «Свободных мыслей». Во-вторых, потому, что отвечать на письма скучно. Если у писателя есть что сказать, он может это сделать без отношения к письмам. И я готов высказать свое мнение по предлагаемому вопросу. Если угодно, примите мое мнение, не как ответ, а скорее как письмо в редакцию номер 101-й, последнее из серии.

Предварительно скажу несколько слов по поводу первой категории указанных писем. Можно ли в такое время писать о таком вопросе, как еврейский? Говорят, — нельзя. «Русское знамя» подхватит, и «Новое время», и процитируют, и загогочут…

На это я отвечу тривиальным стилем: «Черт с ними, пускай гогочут». Месяца три тому назад Буренин в «Новом времени» посвятил мне фельетон, увы, не первый. В этом фельетоне слово «жид» повторяется 26 раз. Двадцать седьмой раз ничего не прибавит. В нас, евреев, каждый день бросают столько грязи и клеветы, что лишняя горсть проходит незаметно.

Жить и без того трудно, но если считаться с этой грязью, то надо умереть, и даже умереть невозможно. Ибо они разроют могилу и осквернят мертвые кости. Раз навсегда надо ответить одно: «Ройтесь, твари, в грязи. Это ваша стихия. Швыряйте, пачкайте. Грязью огня не запачкаешь». Так надо ответить и пройти мимо по сухому краю болота.

II

И потому я выскажу свое мнение без задней мысли и без боязни, как еврей и как русский. Ибо назло «Новому времени» и не во гнев К. Чуковскому я еврей и также русский. Я не могу отказаться от своей двойственной природы. Поскольку я еврей и поскольку русский, я сам не знаю. Если хотите узнать, вырежьте сердце и взвесьте. Не знаю, каким языком я пишу, плохим или хорошим, но этот язык — мой родной язык. Другого у меня нет.

И напрасно К. Чуковский желает выселить меня и моих соплеменников в новую черту оседлости, к фантастическому Гершельману, в область немецкого жаргона, который подобрали мои предки, проходя сквозь Кельн и Ахен. Я не хочу знать ни Кельна, ни Ахена. Русская литература — это моя родина. Я не уйду из нее никуда до последнего издыхания.

Язык для писателя многое, но еще не все. Генрих Гейне писал по-немецки, но в каждой строчке его писаний отразилась вся библия и та прекрасная «Песнь Песней», которая приводит К. Чуковского в такой восторг. И нельзя выкинуть Генриха Гейне ни из истории немецкой литературы, ни из истории еврейского народа.

Язык для писателя и для целого народа еще не все. Народы меняют свой язык с непонятной легкостью. Евреи двадцать раз меняли язык. Уже во времена Христа они говорили не по-еврейски, а по-арамейски, и в Александрии по-гречески, а в Риме по-латыни, и в Испании по-испански. В турецком Бургасе и Салониках живут потомки испанских евреев, изгнанников из Андалузии. До сих пор они говорят на испанском жаргоне и, издавая газету, выводят заглавие крупными квадратными буквами справа налево: La veridad («Истина»).

Евреи принимали одно за другим чужие наречия и писали на них, писали не без славы. Девятнадцать веков тому назад жил еврей Саул из Тарса. Если бы он жил теперь, он назывался бы Шиель Тарсер и, согласно разъяснению сената, ему было бы запрещено принять благородное имя Павла. Этот Саул из Тарса писал по-гречески, варварским стилем, как пишут иностранцы. Не думаю, чтоб кто-либо пожелал исключить из всемирной литературы греческие писания апостола Павла. Из каждой ошибки его стиля выросли благоуханные цветы христианского красноречия…

III

Пора, однако, перейти, согласно требованиям вежливости, к главному виновнику торжества, г. К. Чуковскому.