Тут что-то не так, – усомнился комиссар. – Я еще не встречал ни одного немца, который бы пожелал добровольно умереть. Что ты, Чижик, путаешь? Спроси еще раз. Он фашист?Эрик понял вопрос без перевода и энергично затряс головой.Нет, он не нацист, и даже никогда не сочувствовал партии фюрера.Запуталась переводчица, – съязвил Мишка.А ты, умник, переводи сам, – осадил его комиссар, – ведь у вас одинаковое образование.Я спросила у Эрика еще раз: да, он желает быть расстрелянным.Видя наше замешательство, пленный даже плакать перестал и глядел на нас вопросительно и тревожно.Выручил начальник штаба, он только что возвратился из дивизии и тоже пришел на допрос. Капитан Казаков чуть-чуть получше меня владел немецким, но всё-таки разобрался, в чем тут дело. Да, Эрик просит его расстрелять, так как доктор Геббельс заверял по радио, что пленных русские вешают вверх ногами. Эрик не хочет висеть вверх ногами: он не убил ни одного русского и рассчитывает на снисхождение.Все засмеялись. Мишка Чурсин присвистнул:- Во брешет, хромой кобель! Я бы этого доктора...Комиссар сказал:- И это грамотный человек: философию преподавал! Можно себе представить, как засорены мозги у рядового немца! – Он упрекнул меня, как это я не могла разобрать знакомую фамилию Геббельса.Я взмолилась:- Александр Васильевич! Да что я, настоящий переводчик, что ли! Вы послушайте только, как этот Эрик произносит фамилию Геббельса – ни за что не догадаетесь!А что ты, Чижик, фамильярничаешь? Какой я тебе Александр Васильевич?А что ж, я виновата, что у вас такой длинный чин? Старший, да еще и батальонный комиссар. И при чем здесь батальон, когда вы комиссар полка? Несклепица какая-то.Все засмеялись.Эрик заметно приободрился, наверняка усомнился в правдивости геббельсовского заявления: могут ли такие веселые люди повесить безоружного пленного, да еще и за ноги!Ладно, – сказал комиссар, – за хороший перевод разрешаю: так и быть, называй по имени-отчеству. Надо бы тебя за дерзость заставить величать меня по-узбекски, да боюсь, язык вывихнешь – кто тогда будет пленных допрашивать?И вас можно звать Антоном Петровичем? – обратилась я к командиру полка.Он улыбнулся:На здоровье!Но смотри, при посторонних субординации не нарушай! – предупредил комиссар.А то я не понимаю...Когда пленного отправили в штаб дивизии, командир полка задумчиво сказал:Даже не верится, что вот такой смирный и немолодой Эрик может расстрелять женщину, избить ребенка... А ведь звери, настоящие звери! Варвары...Тельман ведь тоже немец, – возразил комиссар.- И ты об этом никогда не забывай! – повернулся он к Мишке. – Передали мне, как ты своим подчиненным уроки вандализма преподаешь: “Придем в Германию, всех передушим, перебьем!” Ты это оставь! Тоже мне Джек-потрошитель... Немец и фашист – большая разница. Впрочем, до Берлина еще далеко, и у меня будет время доказать таким, как ты, что Гитлер и мать Эрика не одно и то же...Мишка недовольно засопел: обиделся герой! Еще бы, вместо награды – отповедь...Впрочем, комиссар – человек справедливый. Вечером он распорядился выдать Мишкиным орлам по триста граммов водки на брата, и разведчики загуляли. Лопоухий Ванечка Скуратов, сидя на перевернутом ведре, играл на гармошке “русскую”, а плясал Серега Васин – самый маленький среди рослых товарищей. Серега ловко выколачивал дробь ногами в блестящих сапожках, а от его частушек зрители держались за животы:Плясать пойду – Рукава спущу, Холостого из разведки Ночевать пущу.Вот озорники!В тот же вечер я обратилась к комиссару по личному вопросу.- А кто у тебя в соседнем полку? – спросил Александр Васильевич. – Что ж ты молчишь? Отец, брат, сват?- Там капитан Федоренко...-ответила я едва слышно. Комиссар поглядел на меня насмешливо:Ни больше ни меньше, как сам Федоренко? Интервью хочешь взять? Ты военкор?Нет, я просто так... (Ох, легче провалиться!)Ага!.. На свидание, значит?