Чижик - птичка с характером

Однажды днем я занималась с Хаматноровым: как и в сорок втором году, решила учиться узбекскому языку и попутно обучала Хаматнорова русскому.

Керим Хаматноров — любознательный парень и русский учит охотно, но зато и сам — требовательный учитель. Если я не понимаю или не могу правильно произнести слово, сердится по-настоящему.

Нам помешал лейтенант Ватулин. Он постоял, послушал, ехидно сказал:

— Узбекский ей понадобился, а подчиненные дрыхнут на посту, как суслики.

— Закрой дверь с другой стороны! — неласково посоветовала я. — И не лезь в чужие дела.

Разведчик ушел, посмеиваясь. Потом опять просунул голову в дзот:

— Думаешь, это травля? А хочешь докажу, что я прав?

— Проваливай по холодку. Еще чего выдумал: спят на посту! Как бы твои, гляди, не заснули в разведке.

Я тут же забыла об этом разговоре. Но буквально на другой день, когда бахваловцы безмятежно спали после ночного бдения, выставив, вопреки моему приказу, не двух, а одного часового, разведчики подкрались с тыла к Попсуевичу и засадили его в большой мешок. Парень и пикнуть не успел. «Пленного» приволокли в мой дзот. Лейтенант Ватулин разбудил меня и, приложив палец к губам, призвал к молчанию. Я сидела на нарах и, ничего не понимая со сна, глядела на мешок, в котором шевелилось что-то большое, живое. А вокруг с каменными лицами стояли разведчики и тоже смотрели на мешок. Лейтенант ткнул кулаком в середину мешка — ни гугу. Разведчик крикнул:

— Хенде хох! — и пнул мешок посильнее.

Мешок вдруг взвыл дурным голосом:

— Не бейте! Всё скажу! Я не русский, я гуцул!

В полном молчании разведчики развязали мешок и единым духом вытряхнули к моим ногам Попсуевича. Пулеметчик ошалело поглядел на всех нас по очереди и вдруг заплакал в голос. Лейтенант Ватулин глядел на меня с иронической усмешкой.

Я стукнула кулаком по столу:

— Это провокация! За такие вещи, командир полка тебя по головке не погладит! Ишь подвиг они совершили! Сегодня же подам рапорт!

— Небось не подашь, — усмехнулся Ватулин. — Огласки не захочешь.

Я гневно поглядела на Попсуевича:

— Трус! «Всё скажу!» Он, видите ли, не русский, а гуцул! Ну что ж, придется доложить куда следует. Мало того, что заснул на посту, так еще…

— Да не спал я, товарищ младший лейтенант! Истинный бог не спал! — плачущим голосом вскричал Попсуевич. — И не сказал бы я ничего! Это я так, с перепугу…

Я молча глядела на его залитое слезами лицо и медленно успокаивалась. Где-то в самой глубине души вдруг ворохнулась непрошеная жалость — шутка была слишком жестокой. Но и разведчики, видимо, пожалели жертву своего озорства.

— Ну вот что, — сказал лейтенант Ватулин. — Будем считать, что твоих подлых изменнических слов не было. Простим тебе за несознательность, ты ведь сравнительно недавно стал советским. Но гляди, гуцул, да оглядывайся!: Мы добрые, да только не всегда. В случае чего можем и без трибунала.

Он насмешливо мне поклонился: — Инцидент «исперчен». Ауфвидерзеен! История в тот же день получила огласку. За отсутствие бдительности мне вкатили выговор по комсомольской линии. Ухватову за это же самое — партийный. Тимошенко тоже, но с другой формулировкой:

«за плохо поставленную политико-воспитательную работу».

Тимошенко ничего не сказал, а Ухватов долго ворчал:

— Огребай вот за здорово живешь! Лишний раз лень ей по обороне пробежаться. Баба — она баба и есть…

А мне что оставалось? Отыграться на Бахвалове? Но с деда — что с гуся вода. Вначале старый кержак перетрусил:

— Ахти лихо, к немцам каторжник убег! — А потом меня и обвинил: — Всякое дерьмо в пулеметчики принимаете! Нет, чтобы со смыслом отбирать!

— Довольно болтать, товарищ сержант! — оборвала я деда. — Слушать надо, что командир приказывает, а не самовольничать! Вот и не будет никаких происшествий.

Дед Бахвалов не ожидал такой суровости, обиженно поджал губы. Ничего, переживешь!

В довершение всего меня обидел Лиховских. Он выпустил экстренный боевой листок «Прочти и передай товарищу». Во весь лист нарисовал мешок, а из мешка торчит женская голова в ушанке. Вылитая я. А под рисунком стихи о бдительности. Очень обидные. Да еще имел нахальство позвонить по телефону. Разговор был коротким.

— Пошел к черту! — крикнула я и положила трубку. Злополучного Попсуевича я запрятала от любопытных глаз в капонир к Нафикову, но его и там разыскали. И Тимошенко, и Лева Архангельский, и даже сам заместитель командира полка майор Самсонов проводили с ним индивидуальные воспитательные беседы.

Беда никогда не приходит в одиночку. Случай с Попсуевичем считался происшествием полкового масштаба и широкой огласки не получил. Второй был куда хуже. Не повезет так уж не повезет..

— У нас пропал Гурулев. Пошел утром за завтраком в хозвзвод да и сгинул вместе с термосом. Ждали час, два, три — нет!

Я забеспокоилась. Лукин сказал:

— Заболтался где-нибудь, трепло!

Позвонила в хозвзвод. Маленький болтун давным-давно получил кашу…

Только собрались на поиски, позвонила Паша: вызывает комбат. «Семь бед — один ответ, — решила я по дороге. — Самому комбату и доложу о ЧП».