Я пожал плечами: сам знает ответ, только не хочет поверить. Подождав, пока он немного остынет, я перешел к делу:
— Решай, или ты, или он.
— Пидор, бля! — долбанул он кулаком по столу.
От возмущения у Алика дрожали губы. Хуй сосешь — губой трясешь?! Он все никак не мог понять, почему я стал вором. Теперь, думаю, ему легче будет понять, что в бандитской стране или ты, или тебя — третьего не дано.
И послал человек человека…
— Тридцать надо? — спросил он деловым тоном.
— Да.
— Одолжишь? А то у меня свободных нет. Потом рассчитаемся.
— Конечно, — ответил я.
На следующий день встретился с Михалевским и напомнил наш разговор по пути на свидание с Динамитчиком. Вэкины ребята сделали бы просто и грубо, а я этого не хотел. У нас с Петей много общих знакомых, которым не понравится расправа над своим.
— Кого? — спросил бывший кагэбэшник.
Я сказал и объяснил за что.
— Гнида, — произнес он и кивнул головой.
Я назвал сумму, которая его устроила, и выдвинул условие:
— Чтобы приняли за несчастный случай.
Михалевский задумался:
— За полторы недели трудно уложиться. Надо последить за ним: привычки, наклонности…
— Не надо, — сказал я и помог: — Он по пьяне любит играть в русскую рулетку. Только патрон заряжает холостой.
Михалевский презрительно хмыкнул.
— Пьяный он каждый день. Револьвер держит в письменном столе, в верхнем ящике, ключ от которого носит с собой. По выходным родители на даче, — продолжил я и достал из кармана ключи от новых замков квартиры Яценко, сделанные когда-то давно именно для такого случая.
— Хорошо с тобой работать! — произнес Михалевский и, напоминая Муравку, посожалел: — В органах бы тебе служить.
В органах я предпочитаю хуем ковыряться.
В следующее воскресенье Петя Яценко застрелился, перепутав патроны. Ира была на похоронах, а я сослался на дела. Он вошел в мою жизнь, круто изменив ее. Я вошел в его и сделал то же самое, но лучше.
Опять осень. В этом году — с ранними ночными заморозками. Трава еще зеленая, а покрыта серебристым инеем. и лужи скованы тоненьким, прозрачным ледком.
Позанимавшись в лесу и выебав дома жену, я сел завтракать. В одиночку. Ирка сидит в ванной, разводит кайф теплой водой, чтобы на подольше хватило. Домработница умиленно смотрит, как я уплетаю за обе щеки. Мой аппетит принимает, как и все бабы, за выражение симпатии к ней. Впрочем, я действительно отношусь к ней хорошо.
— В Москве опять черт знает что творится, — сообщает она, поглядывая на дверь в детскую, где слышен работающий телевизор.
— Что именно?
— Руцкой назначил себя президентом.
— А почему не Наполеоном сразу?
Домработница на полном серьезе пожала плечами:
— Не знаю.
Не знак ли это судьбы, что мне опять надо туда ехать? Только уже на постоянное жительство. Недавно разговаривал по телефону с Биджо и он сообщил, что перебирается за город, в охраняемый поселок по Рублевскому шоссе, рядом с правительственными дачами. Бандита к бандитам тянет. Несколько домов в его поселке пустует. Я сказал, чтобы придержал один для меня.
После завтрака поехал отбирать деньги. Делают их на Монетном дворе, а все остальное называется отбиранием. По пути в который раз пришел к выводу, что в Толстожопинске стало скучно. Все жирные куски уже расхватаны, а гоняться за мелочевкой — западло. Кстати, «Тяжмаш» — мой. Губернатор пробил добро на приватизацию. Трудовому коллективу раздали акции, а затем, задержав зарплату на три месяца, повертев ее в моем банке, скупили их по дешевке. Работяги за это нам спасибо говорили. Хоть бы один крикнул: «Проснись, пизда, нас обокрали!»
Банкир и Варваринов обрадовались известию о моем переезде в Москву. Слишком круто по их меркам я заворачивал, без меня будет спокойнее. А Вэка и Снегирь огорчились. Вроде бы мешал я им, не давал взобраться на самую верхушку власти, но в то же время облагораживал и не давал сцепиться друг с другом. Снегирь в последнее время начал подминать Вэку. Тому надоело все: скучно, риска никакого. Даже мусора не трогают, а гаишники не останавливают, хоть зигзагом едь. Кидал бы в окошко по червонцу — еще и честь бы отдавали.
— Все здесь налажено, успевайте только бабки загребать, — сказал я своим заместителям. — Главное, чтоб между собой не пересрались.
— Да ты чо?! — возмутился Снегирь.
Если бы такие мысли не появлялись в его голове, промолчал бы сейчас, как Вэка. А то ведь получается: хуй стоит, а голова качается.
— Всяко бывает, — произнес я. — Среди мусоров попадаются башковитые. Стравят вас, погорячитесь, а потом будет поздно.
— Есть суки хитрожопые, — подтвердил Вэка. — Был у нас кум— еб его мельник в прошлый понедельник! — сумел всех блатных настрополить друг на друга. Хозяин ушел на новую зону, его с собой забрал — и только тогда догнали, что это его работа.
— Давайте договоримся, — предложил я не столько Вэке, сколько Снегирю, — если возникла непонятка, вызываете меня и Сенсея, садимся вчетвером и выясняем.