Чижик - пыжик

Без них в камере стало скучно. Обычно ночью повесим «тучку» на «солнышко» — абажур на лампу, которая горела сутки напролет, упадем каждый на свои нары, где сразу становится темно и уютно, и начнем заправлять пиздунца. Или Снегирь со Сливой хуями перебрасываются. Дождется, когда кореш запнется, и выдает ему:

— Хуй тебе в сраку вместо маку! Нечем крыть? Пошел в пизду картошку рыть!

— Ты лезь первый, я второй. Ты застрянешь — хуй с тобой! — отвечал Слива.

— Я и там не пропал, два мешка накопал. А ты сам лежишь в гробу, я подкрался и ебу!

— Я ебал тебя в лесу — хочешь, справку принесу?

— Я ебал тебя в окне, вот и справочка при мне!

— Я ебал тебя в малине вместе с справками твоими!

— А мы ебем, кто ниже ростом!

— Ты в пизде был с горошину, а я ебался по-хорошему!

— Ты еще был в пизде у мамы, а я уже копал ямы!

— Ты чего окопался? Или хуев наглотался?!

— А ты говорливый — пососи мой хуй сопливый!

— А ты басник — знать, ебал тебя колбасник!

— Обиделся? Полезай в пизду, там свидимся!

— А ты прикинься дурачком, когда ебут тебя рачком!

— За такие сказки хуй тебе в глазки!

— За такую враку хуй тебе в сраку!

— За такой оборот хуй тебе в рот!

— А тебе хуй в горло, чтоб голова не качалась!

— Ни складень, ни ладень, пизду на уши надень!..

Или среди нормального разговора Слива вдруг спрашивал:

— Кину хуй тебе на спину — будешь лебедем летать?

— Я не лебедь, я не птица, хуй мне в крылья не годится! — бодро отчеканивал Снегирь, отрекаясь от пернатой клички, и нападал сам: — Хуй тебе в глаз — какой алмаз?

— Любой алмаз, да не в мой глаз!

Веселые были ребята. Я даже поучил их немного каратэ и рассказал, где найти Андрея Анохина, если захотят дальше заниматься. Вскоре и мне принесли объебаловку — обвинительное заключение. Том получился увесистый. Из него я узнал много нового о себе. Поливали грязью все, начиная от школьных учителей и заканчивая однокурсниками. Ни один человек не обронил обо мне хорошего слова. Как догадываюсь, Василек и Нинка писанулись бы за меня, но на них надавили, и не хватило смелости поссать против ветра. Черт с ними — со всеми суками позорными, я их прощаю. Они помогли мне найти свою дорогу в жизни. И маман, дура, поперлась за помощью к Еремину. Он пообещал и, в лучшем случае, забыл. Больше она никого не напрягала, верила в самый гуманный в мире суд.

Этот самый гуманный прошел быстро, как отрепетированный. Пострадавшего и Василька Журавлева не было. У первого челюсть еще не срослась, а второго забыли пригласить. Защитник помогал прокурору, а судья — толстая мужиковатая баба — старалась не смотреть на меня. Поэтому в свое оправдание я произнес:

— Я бы мог рассказать, как было на самом деле, но зачем отнимать у вас время?! Вы ведь еще до суда приговорили меня к двум годам усиленного режима.

Оба кивалы — заседатели — понурили головы, а судья посмотрела на моего защитника. Этот плешивый мудак постарался всем своим видом показать, что ничего мне не говорил. А я демонстративно улыбнулся ему, выдавая за сообщника, поблагодарив таким образом за защиту моих врагов.

После этой речи мне должны были дать или год, или три и не усиленного режима. Я надеялся на «химию», пусть и три года. Дали полтора общего режима. Зал суда я покидал гордый собой: всего два предложения произнес, а сократил срок на полгода и снизил режим. Умирает во мне адвокат!

Меня милый провожал,
Всю дорогу руку жал,
А у самых у дверей
Понавешал пиздюлей!