Читаем Член общества, или Голодное время (журнальный вариант) полностью

Она не уходила, и я не уходил. Мне казалось, что это уже было когда-то со мною — может, здесь, на троллейбусной остановке. Представился: «Меня зовут Олег». «Неужели?» «Что „неужели“? — Я сам из — за этого „неужели“ на долю секунды засомневался, тот ли я есть, кем представился, неужели Олег? — Вам не нравится имя Олег?»

«Нравится, — сказала, смеясь. — В таком случае меня зовут Юлия».

«Юлия?» — «Юлия». — «Елки зеленые!» — вот и все, что я смог произнести вразумительного.

Юлия. Наш курьер из «Общего друга». Она. Это было чудовищно. Во плоти и неузнанная. Мною не узнанная. Она.

«Не комплексуйте. Бывает. Мы только раз виделись».

Да ведь этого даже теоретически быть не должно! «Раз виделись!..» Ведь образ ее, той — ее — однажды виденной Юлии, мной овладел как — никак, а точнее, весьма и весьма овладел — раз она мне приснилась. Раз виделись раз. Она мне ж присниться успела. Был сон, говорю.

«Я еще позавчера к вам приходила, вас дома не было, — как бы за меня извинялась и опять же передо мной таки Юлия (впрочем, взяв еще более насмешливый тон). — Хозяйка дала».

Ей хозяйка дала мои кулинарные наброски о жаренной (сырые наброски) с томатом — пастой салаке и раках вареных.

«Юлия, вы мне приснились». «Что-нибудь непристойное», — заключила саркастически Юлия и была недалеко от истины. Хотя — смотря что считать непристойным. «Смотря что считать непристойным». — «Я многим снюсь. Бывает».

Разволновался. Разволновался, честно скажу. Как бы я ни старался подстроиться под Юлин тон спокойно — насмешливый, внутри-то меня поклокатывало. Внутри меня внутренностями моими несамоощущаемыми, самонеощущаемыми, само по себе ощущаемо, ощутимо — овладевало, страшно сказать, неясное предощущение не случая, но судьбы.

«Много совпадений, — сказал я, — много совпадений в последнее время».

На это Юлия резонно ответила мне, что совпадений в жизни у нас больше, чем думаем, замечаются лишь немногие. На это я резонно заметил, что как посмотреть, может, все, что есть, и есть одни совпадения. Но развивать не стал теорию.

Я только сказал Юлии: кто знает, может, мы и раньше встречались — в какой-нибудь прошлой жизни.

«Зачем же в прошлой? — сказала Юлия. — Наверняка в настоящей».

«Юлия! Ты была на тридцатилетии художника Б.!» И ответом мне было Юлино: «Да».

«Был салат, был из липовых листьев салат!» — Только зря про салат, он не главное. Опять полезла бестолочь кулинарная. — «И море „Ркацетели“», — сказала Юлия.

«Ты помнишь меня?» — «Теперь вспоминаю». — «Ты сдавала какой-то экзамен…» — «А ты учился… где ж ты учился?..» — «Не важно. Мы с тобой танцевали, — вспомнилось мне. — И целовались». — «Но не более того», — сказала Юлия неуверенно. «Я наклюкался. Был хорош». — «Я тоже была хороша». — «Тебя увел от меня Костя Задонский». — «Видишь, какая память», — сказала Юлия.

Я подвел черту: «Потрясающе!»

Был потрясен. Мы глядели друг другу в глаза, потрясенные. Юлия — тоже. Без каких-нибудь «будто», без «что-то», будто что-то не что-то, а все, я — в ее — соразмерно моим — расширяющиеся зрачки — глядя — понял — не что-то, а все — и не что-то, а все, — что могло лишь мгновение быть понимаемым, лишь мгновение — быть.

И прошло. И следа не осталось — исчезло.

Юлия отвела взгляд в сторону, а я завершил вдох.

Жаль.

Жаль, что так бестолково.

Но не биться же в падучей в конце концов.

Шел транспорт. Ярко фургоновыраженное и мебелью груженное, ехало по Владимирской «Найденов и компаньоны». Играл уличный музыкант на баяне. Со стороны Кузнечного рынка тянуло гнилым картофелем.

«Я тороплюсь. Меня ждут, — проговорила Юлия. — Надеюсь, встретимся послезавтра». «А завтра? А что ты делаешь завтра?» «Завтра, — сказала Юлия, — я должна передать вам, Олег Николаевич, официальное приглашение на послезавтра».

Я спросил: «Значит, завтра придешь?» «Будем считать, передала сегодня. Завтра у меня выходной», — сказала Юлия. «Зачем выходной?» — уже не зная, что спрашивать, спросил я еще.

Не удостоив меня ответом, взмахнула Юлия рукой — остановилась машина. «Пока!» Помахала мне из кабины, я видел. Сама стремительность.

Окулист — оккультист. Уролог — уфолог. Диагностик — агностик.

Мне нужен был невропатолог. У него была необычная фамилия — Подоплек.

Я опоздал, невропатолог уже закончил прием. Сестра, худощавая старушка с заячьей губой, не пускала меня в кабинет: «В среду, в среду, доктор устал». — «Я не могу в среду». — «Тогда в понедельник». — И скрылась за дверью.

Я человек исполнительный, я пришел, потому что мне сказали в больнице: через месяц — другой покажись невропатологу. А надо ли? Может, и не надо. Я опять постучал. Заглянул. «Извините. Один вопрос. Меня после больницы направили, сотрясение мозга, я не жалуюсь, у меня все хорошо. Надо ли мне приходить, или вы меня совсем отпускаете?..»

Невропатолог сидел за столом, перед ним лежала картонка, он лепил из пластилина фигурки. «В понедельник!» — не поднимая головы, отрезал невропатолог, бликуя лысиной. Я подивился на невропатолога: зверюшки — медведь, корова, жираф…

«Вы не поняли? В понедельник! Закройте дверь!» — закричала сестра.

Перейти на страницу:

Все книги серии Романы

Похожие книги

Коммунисты
Коммунисты

Роман Луи Арагона «Коммунисты» завершает авторский цикл «Реальный мир». Мы встречаем в «Коммунистах» уже знакомых нам героев Арагона: банкир Виснер из «Базельских колоколов», Арман Барбентан из «Богатых кварталов», Жан-Блез Маркадье из «Пассажиров империала», Орельен из одноименного романа. В «Коммунистах» изображен один из наиболее трагических периодов французской истории (1939–1940). На первом плане Арман Барбентан и его друзья коммунисты, люди, не теряющие присутствия духа ни при каких жизненных потрясениях, не только обличающие старый мир, но и преобразующие его.Роман «Коммунисты» — это роман социалистического реализма, политический роман большого диапазона. Развитие сюжета строго документировано реальными историческими событиями, вплоть до действий отдельных воинских частей. Роман о прошлом, но устремленный в будущее. В «Коммунистах» Арагон подтверждает справедливость своего убеждения в необходимости вторжения художника в жизнь, в необходимости показать судьбу героев как большую общенародную судьбу.За годы, прошедшие с момента издания книги, изменились многие правила русского языка. При оформлении fb2-файла максимально сохранены оригинальные орфография и стиль книги. Исправлены только явные опечатки.

Луи Арагон

Роман, повесть
~А (Алая буква)
~А (Алая буква)

Ему тридцать шесть, он успешный хирург, у него золотые руки, репутация, уважение, свободная личная жизнь и, на первый взгляд, он ничем не связан. Единственный минус — он ненавидит телевидение, журналистов, вообще все, что связано с этой профессией, и избегает публичности. И мало кто знает, что у него есть то, что он стремится скрыть.  Ей двадцать семь, она работает в «Останкино», без пяти минут замужем и она — ведущая популярного ток-шоу. У нее много плюсов: внешность, характер, увлеченность своей профессией. Единственный минус: она костьми ляжет, чтобы он пришёл к ней на передачу. И никто не знает, что причина вовсе не в ее желании строить карьеру — у нее есть тайна, которую может спасти только он.  Это часть 1 книги (выходит к изданию в декабре 2017). Часть 2 (окончание романа) выйдет в январе 2018 года. 

Юлия Ковалькова

Роман, повесть
Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман