Член общества, или Голодное время (журнальный вариант)

Теперь, когда почасовая хроника событий опубликована, я склонен считать, что самовар загремел мне на голову в исторический момент: мятежники собрались на последнюю сходку. Трубецкой сказал: «Да!» Самовар навернулся. Я потерял сознание. Не сомневаюсь, Валера с Надеждой в этот миг, счастливые моим отсутствием, разрядились, как молнии, в любовной схватке, и я даже многих спрашивал потом: а что было с вами накануне известных событий — в такое-то время? И ведь с каждым что-то случалось. А раз так, раз произошел, в самом деле, некий неведомый всплеск вселенской энергии или что-то вроде того, мирового порядка — масштаба, должен ли я, многогрешный, со своей стороны роптать на Аглаю? Ну упал самовар и упал. О другом вспоминать не хочу. Аглая, прости.

Ждали жертв. В ночь на 20-е, узнал я потом, когда вспоминали другие, а мне полегчало, — в ночь на 20-е ждали жертв. Кого-то действительно привезли, но не в нашу палату. Привезенный оказался белогорячечным.

Я поправлялся. Меня посещали. Пришел как-то Валера, принес бутылку кефира и печенье со знаковым именем «Привет Октябрю». У него остались мои ключи. Жил Валера теперь в моей комнате — вместе с Надеждой. «Не волнуйся, мы присмотрим за комнатой. Все будет в порядке».

Я и не волновался нисколько.

Оказывается, в ночь на 20-е Валера и Надежда были на баррикадах. Они защищали Мариинский дворец, оплот тогдашней законно избранной местной власти. К счастью, нападающих не было. Защита прошла успешно.

«Ты представить себе не можешь, — вдохновенно говорил мне Валера, — как это было здорово! Как прекрасно! Какое единение людей! Самых разных! Самых — самых разных людей! Ты знаешь, я впервые ощутил себя счастливым. Такой был единый порыв! Общий восторг!.. Как жаль, что тебя не было с нами! Если б не это, — он показал на мою голову (мне — на мою), — ты бы был обязательно с нами».

«Извини, — сказал я как можно мягче, чтобы не обидеть Валеру, — вас тоже не было со мной». «С тобой? Сравниваешь… Все было так стремительно. Когда мы вбежали, ты лежал на полу». «Ну и ладно, Валера». — Я пожал ему запястье по-дружески. Он сидел рядом, я лежал, улыбался.

Страшно представить, что было бы, если бы на площадь перед Мариинским дворцом выехали настоящие танки. А тут Валера с Надеждой на баррикадах. Все гибнут, кроме Валеры. Надежда гибнет последней. А Валера контужен. И вот мы с ним лежим в больнице им. 25-го Октября. Соседние койки. Я, поправляясь, подаю ему пить. Он герой. Я — пришибленный самоваром.

Как-то раз я получил передачу — экзотический фрукт киви (в тот год он был нам еще в диковинку), а к нему прилагалась записка:

«Дорогой друг! Знаю, знаю, что Вы поправляетесь. Искренне желаю скорейшего и полного выздоровления. Не смею обременять Вас своим непосредственным присутствием, но прошу принять мое заверение в дружбе. У меня есть для Вас небольшой сюрприз. Когда выпишетесь, обо всем узнаете. Жму руку. col1_0».

Кроме «дефлорации» и «дефиле», никаких ассоциаций «Д. Ф. Л.» не вызывало. Я был больше обескуражен, чем тронут. Я не знал — от кого. Целый вечер перебирал всевозможных знакомых, и только ночью, во сне, вдруг озарило: Долмат Фомич Луночаров, троллейбусный пассажир! Я мигом проснулся. Палата храпела. Луночаров мог найти меня через Аглаю, я же дал ему телефон. Я был потрясен вниманием Луночарова. И немного испуган. Сюрприз… Не люблю я сюрпризов.

Незадолго до выписки еще раз пришел Валера, принес опять же кефир и печенье принес, «Радость детства» печенье.

«Понимаешь, они тебя изведут. Тебе не ужиться с Аглаей». «Понимаю, — сказал я, — а что же мне делать?» «Главное, не делать глупостей», — дал Валера дельный совет. «Ну спасибо, Валера». — «А что? Тебе нужен покой. Плюнь на эту квартиру. Пока. А потом — видно будет… Давай сделаем так. Мы сейчас поживем у тебя, поприсмотрим с Надеждой за комнатой… Ничего, у нас получается, мы справляемся, ты не волнуйся … А ты… Ты пока что у Надькиной тетки поселишься, есть каморка свободная, в двух шагах от Сенной… Комфорт не обещаю, но зато в центре города, вид из окна, сам понимаешь, и второе — отдохнешь, расслабишься, она бандитов боится, не хочет одна… По крайней мере не сумасшедший дом, это я тебе гарантирую. Соглашайся. Ну?»

«Гну», — сказал я Валере. Он был прав. Возвращаться мне не хотелось. Я хотел сменить обстановку. «Тетка-то, — спросил я, — наверное, сильно ненормальная?» — «Нормальная тетка. С ней Надька жила. Соглашайся».

Я подумал: «Пожалуй»… И ответил: «Давай».

Глава 2. Сенная

Пока я лежал в больнице, многое у нас изменилось. Петербург, в частности, стал опять Петербургом, а был последний раз Ленинградом. Не чудо ли это? В Петербурге я вышел на волю, а стукнуло меня в Ленинграде еще. Как для других, не знаю, но по мне метаморфоза Ленинград — Петербург — далеко не формальность. И отчасти еще потому, что я перебрался — буквально: из бывшего ленинградского сталинского дома возле парка Победы — в бывший доходный петербургский дом в трех шагах от Сенной.