Чочара

Кроме того, я понимала, что Микеле, несмотря на внешнюю жестокость, не был злым, иногда я даже думала, что Микеле нападает на патеров не потому, что ненавидит их, а просто его огорчает, что они не настоящие священнослужители и не всегда ведут себя достойно своего сана. Одним словом, может он и сам был верующим, только разочарованным верующим; очень часто такие люди, как Микеле, которые могли бы быть еще более верующими, чем другие, разочаруются и начинают нападать на патеров. Но Розетта была совсем не такая, как я: она была верующей и хотела, чтобы и другие верили; она не выносила критики религии даже в том случае, когда кто-нибудь критиковал совершенно искренне, как делал это Микеле, не вкладывая в эту критику злобы. Поэтому с самого начала, как только Розетта услышала, что Микеле плохо отзывается о патерах, она сказала ему прямо, без обиняков:

- Если ты хочешь встречаться с нами, то должен перестать говорить такие вещи.

Я думала, что Микеле будет настаивать или что он рассердится, как это случалось иногда с ним, когда ему противоречили, но, к моему удивлению, он не стал возражать, а, помолчав немного, только сказал:

- Несколько лет назад я был таким же, как ты.., даже серьезно подумывал стать патером... потом это у меня прошло.

Я была очень удивлена, услышав от него это: вот уж никогда бы не подумала, что у него могло быть такое намерение. Я спросила:

- Ты на самом деле хотел стать патером? Он ответил:

- Конечно... можешь спросить у моего отца, если не веришь.

- Почему же ты отказался от своего намерения?  Я был тогда  еще мальчиком, потом понял, что

у меня нет призвания. Или, вернее,-добавил он улыбаясь,- я понял, что у меня было призвание и что именно поэтому я не должен быть патером.

Розетта ничего не сказала, и разговор на этом закончился

Время шло, и кое-что медленно, но все-таки изменялось, и, к сожалению, не к лучшему. После множества всяких слухов пришло наконец точное известие, что в долине Фонди расположилась лагерем немецкая дивизия и что линия фронта проходит по реке Гарильяно. Это значило, что англичане не продвигались больше вперед и что немцы собирались провести у нас зиму. Люди, приходившие к нам из долины, говорили, что немцы были везде, но главным образом они прятались в апельсиновых садах, там стояли их танки и палатки, размалеванные зелеными, синими и желтыми пятнами, это называлось камуфляжем. Но это все были только слухи; никто из нас, то есть из людей, живущих в горах, не видел немцев, потому что ни один немецкий солдат не приходил еще в Сант-Еуфемию. Однако вскоре случилось такое, из-за чего нам пришлось столкнуться с немцами, и мы поняли, что это были за люди. Я расскажу об этом случае, потому что как раз с этого дня все изменилось, можно даже сказать, что именно тогда война добралась до Сант Еуфемии и больше уже не покидала нас.

Среди беженцев, из тех, что играли в карты с Филиппо, был портной по имени Северино, самый молодой из всех. Это был маленький тощий человечек с желтым лицом и черными усиками, который всегда прищуривал один глаз, как будто подмигивал кому-то, на самом же деле это была у него просто профессиональная привычка, потому что, когда он шил, сидя на стуле в своей лавке, то всегда прищуривал один глаз. Северино убежал вместе с другими из Фонди, как только начались первые бомбежки, и занимал теперь домик недалеко от нашего. Вместе с ним жили его дочка и жена, такая же маленькая и скромная, как он. Северино был самым беспокойным из всех беженцев, потому что во время войны он вложил все свои деньги в материи, английские и итальянские, и спрятал эти рулоны в безопасном месте, но, наверно, это место было не больно-то надежным, и он все время беспокоился о судьбе своих рулонов. Как только Северино переходил от мыслей о немцах, о фашистах, о войне и бомбежках к мыслям о будущем, сейчас же беспокойство его сменялось надеждой Всем, кто только был согласен его слушать, Северино излагал свой план, благодаря которому собирался разбогатеть после окончания войны. План его заключался в том, чтобы воспользоваться коротким промежутком - может быть, шесть месяцев, а может, и год - между окончанием войны и возвращением к нормальной жизни. Эти шесть месяцев или год будет большая нехватка всего: не будет ни транспорта, ни товаров, Италия будет занята войсками, и торговля станет очень трудной, можно сказать, невозможной. И вот в эти шесть месяцев или год Северино, погрузив свои рулоны на грузовик, устремится в Рим и продаст их там по очень высоким ценам в розницу (а купил он их оптом) и таким образом разбогатеет. Его план был совершенно правильным, как в этом все убедились впоследствии, и по нему можно было судить, что Северино, единственный из всех находящихся здесь людей, хорошо понял механику цен, которые должны были подниматься все больше по мере того, как с рынка исчезали товары, а немцы, союзники и итальянцы печатали бумажные деньги, сколько им вздумается. Повторяю, что это был правильный план, но, к сожалению, правильные планы никогда не удаются, особенно во время войны.