Чрево Парижа. Радость жизни

Когда Лазар перестал ходить в контору, начались семейные нелады. Он стал крайне раздражителен и по малейшему поводу выходил из себя. Болезнь, которую он так заботливо скрывал, все росла и прорывалась в грубых выходках, в мрачном настроении и маниакальных поступках. Одно время он стал до того бояться пожара, что переселился с четвертого этажа на второй, чтобы успеть спастись, если загорится дом. Вечный страх перед завтрашним днем отравлял ему каждый час. Лазар жил в постоянном ожидании несчастья, вскакивал от шума распахнутой двери; когда он получал письмо, у него начиналось сильнейшее сердцебиение. Затем появилась подозрительность ко всему и ко всем. Он стал прятать свои деньги небольшими суммами в разных потайных местах, самые простые планы держал в секрете. Кроме того, Лазар сердился на весь мир за то, что его не признают, и приписывал все свои неудачи какому-то обширному заговору, составленному против него людьми и обстоятельствами. Но над всем царила, все поглощала скука – безмерная скука неуравновешенного человека, которому вечная мысль о близкой смерти внушала отвращение к работе, обрекая его на безделье, под предлогом, будто жизнь ничтожна. К чему стараться? Наука бессильна, она ничего не может предотвратить и ничего не объясняет. Лазар был болен скептической скукой всего своего поколения. То не была романтическая разочарованность Вертера и Ренэ, оплакивавших старые верования, – то была скука новых героев сомнения, юных химиков, которые в раздражении объявляют весь мир нелепым оттого, что им не удалось в один присест отыскать в своих ретортах тайну жизни.

По какому-то логическому противоречию тайная боязнь смерти сочеталась у Лазара с постоянным восхвалением небытия. Именно этот страх, эта неуравновешенность его ипохондрической натуры порождали в нем пессимистические мысли и страстную ненависть к жизни. Он считал жизнь сплошным обманом, раз она не может длиться вечно. Разве первая половина жизни человека не проходит в мечтах о счастье, а вторая – в сожалениях и страхе? Теперь он еще выше оценил теории «старика», как Лазар называл Шопенгауэра, и цитировал из него наизусть наиболее сильные места. Лазар утверждал, что следует уничтожить самое желание жить и прекратить дикую и бессмысленную комедию, называемую жизнью, которую заставляет нас разыгрывать высшая мировая сила, из каких-то неведомых эгоистических соображений. Лазар хотел уничтожить жизнь, чтобы уничтожить страх. Он постоянно возвращался к этой мысли об освобождении: ничего не желать из боязни худшего, избегать движения, которое несет в себе страдание, а затем всецело отдаться во власть смерти. Его занимало, возможно ли практически осуществить всеобщее самоубийство, достигнуть внезапного и полного прекращения жизни по предварительному добровольному согласию всех разумных существ. К этой мысли он возвращался постоянно и порой самую мирную беседу заканчивал резкой, грубой выходкой. При малейшей неприятности Лазар сожалел о том, что еще не издох, как он выражался. Простая головная боль вызывала у него яростные жалобы на свое состояние. Разговаривая с друзьями, Лазар тотчас же заводил речь о бессмысленности существования, о жалкой участи людей, которые созданы лишь затем, чтобы удобрять почву для кладбищенских лопухов. Мрачные мысли одолевали его. Однажды он прочитал фантастический очерк какого-то астронома, предсказывавшего появление кометы, которая своим хвостом сметет земной шар, словно песчинку. Быть может, это и есть та долгожданная космическая катастрофа, думал Лазар, тот колоссальный заряд, который взорвет мир, как старое, гнилое судно? Но эта жажда смерти, эти излюбленные им теории уничтожения были лишь отчаянной борьбой со своими страхами, праздным словоизвержением, за которым скрывалось мучительное ожидание собственной кончины.