Чревовещатель

Послышался стук колес, и показались огни экипажных фонарей. «Нельзя, чтобы она заметила меня сейчас, — решил Жорж. — Но когда она останется одна…» И он поспешил спрятаться за стволом большого дерева на бульваре. Это дерево уже служило укрытием какому-то незнакомцу. Последний быстро отошел прочь, чтобы уступить место Жоржу, который и не подозревал о шпионе. «Черт возьми! — проворчал про себя Ракен (читатели, наверно, уже догадались, что это был он). — Еще один шаг — и этот безумец наступил бы мне на ногу! К счастью, тут темно».

Экипаж приблизился и остановился. Из него вышла госпожа Метцер. Она расплатилась с кучером, и последний тотчас уехал. Оставшись одна на тротуаре, молодая женщина огляделась. О, неразрешимое противоречие женского сердца! Госпожа Метцер дрожала при мысли, что вот-вот перед ней вырастет Жорж Прадель, и в то же время боялась, что последний не удосужился последовать за ней. Она отыскала скрытый в зелени плюща колокольчик и громко позвонила. Жорж понял, что малейшее промедление — и он проиграет дело. Он бросился к Леониде. Та задушила в себе слабый крик.

– О, не бойтесь, сударыня! — проговорил Жорж. — Вы знаете, что это я! Вы были уверены, что я приду.

– Я надеялась, что вы меня забыли, — пробормотала Леонида.

– Вы надеялись! — повторил Жорж. — Вы желали, чтобы я забыл вас!

– О, вы жестоки, сударь! Нет, я не желала этого, но я говорила себе, что, быть может, так будет лучше. Относительное спокойствие — единственное, увы, счастье, которое стало для меня возможным. Я слишком много выстрадала, поэтому все, что может причинить мне новые страдания, вызывает у меня страх. Вы меня нашли — и вот раскрываются старые раны моего сердца, и вот в моих глазах опять слезы.

Жорж и хотел бы ответить, но не мог произнести ни слова. В глубине палисадника послышался шум, и женский голос спросил издалека:

– Кто это звонит? Сударыня, это вы?

– Я, — ответила госпожа Метцер. — Отворите.

– Бегу.

Действительно, послышались чьи-то тяжелые шаги.

– Вы слышите, идут, — шепотом сказала Леонида Жоржу. — Служанка не должна вас видеть. Оставьте меня. И из жалости ко мне никогда не возвращайтесь.

– Я нашел вас затем, чтобы потерять опять! Вы сами стали бы презирать меня, если бы я повиновался вам! Мне нужно, чтобы вы выслушали меня, всего пять минут. Вы уверены во мне, вы так же не сомневаетесь в моем уважении к вам, как и в моей любви. Вам нечего опасаться ночного свидания. Выслушайте меня сегодня же ночью.

– Это невозможно, невозможно…

– Почему?

– Мой муж…

– Я знаю, что его нет.

– Служанка…

– Войдите, отпустите ее и, как только будет безопасно, сами отворите мне. Я буду ждать.

Госпожа Метцер ломала руки.

– Во имя Неба, — молила она слабым голосом, — не требуйте этого.

Тяжелые шаги служанки приближались. Слышно было, как звенит у нее в руках связка ключей. Леонида схватила руки Жоржа и, лихорадочно сжимая их, пробормотала:

– Прощайте, не правда ли? Вы уйдете. Обещайте, что вы не вернетесь!

– Вы придете отворить мне, сударыня. Я буду ждать.

В эту минуту решетка отворилась. Госпожа Метцер вздохнула и, едва держась на ногах, переступила порог.

«Она придет!» — подумал Жорж и опять отошел к дереву, за которым прятался Ракен.

Мошенник не мог слышать ни слова из разговора Жоржа и госпожи Метцер. Поэтому сейчас он пребывал в беспокойстве. «Почему Жорж не вошел в дом своей возлюбленной, если известно, что мужа последней нет дома? — спрашивал он себя. — Тогда я был бы свободен хоть на несколько часов! Однако терпение! Увидим».

Прошло пять минут, десять, четверть часа. Где-то пробило половину первого ночи. Жорж стоял совершенно неподвижно, прислонившись к дереву, но его снедали противоречивые чувства. По мере того как шло время, гнев примешивался к любви, которой было полно его сердце.

«Леонида, — размышлял он, — одна в доме. В отсутствие мужа она сама себе хозяйка. Однако она не идет! Это жестоко! Она забыла все. Она хочет вырвать из своей жизни страницы, на которых написано мое имя. Она уже не любит меня, скорее никогда и не любила. Она такая же кокетка, как и все, недостойная сильной, бесконечной, исключительной привязанности, неспособная даже понять ее. Если через пять минут она не придет, я перелезу через решетку, как вор, и разобью стекла в окне. Я доберусь до нее, и она меня выслушает».

Конечно, этот монолог походил на лихорадочный бред. Но что такое любовь, достигшая своего пароксизма, как не душевная лихорадка? Как бы то ни было, Жорж принял решение. Еще минута — и пройдет назначенный им срок ожидания. Он уже подходил к решетке с намерением схватиться за перекладины. Но вдруг остановился. Его сердце замерло: легкий шелест платья достиг его ушей.

– А! — пробормотал он. — Я отчаялся слишком рано! О, Леонида! Обожаемая Леонида, прости! Я был несправедлив, глуп. Я осмелился обвинять ангела!

Дрожащая рука повернула ключ в замке, и решетка отворилась.

– Войдите, — послышался тихий, неузнаваемый от волнения голос. — Скорее же. Вы, быть может, погубите меня, но вы этого хотели.

Жорж, опьянев от радости, мигом очутился в палисаднике. Решетка заперлась за ним.