Читаем Чрез лихолетие эпохи… Письма 1922–1936 годов полностью

Чрез лихолетие эпохи… Письма 1922–1936 годов

Борис Леонидович Пастернак , Е. Б. Коркина , Ирина Даниэлевна Шевеленко , Ирина Шевеленко , Марина Ивановна Цветаева

9
Азраил

IОт руки моей не взыгрывал,На груди моей – не всплакивал…Непреложней и незыблемейОпрокинутого факела:Над душой моей – в изглавии,Над страдой моей – в изножии…(От руки моей не вздрагивал, —Не твоей рукой – низложена!)Азраил! В ночах без месяцаИ без звезд – дороги скошены.В этот час тяжело-весящийЯ тебе не буду ношею…Азраил! В ночах без выходовИ без звезд: личины сорваны!В этот час тяжело-дышущийЯ тебе не буду прорвою…А потом – перстом – как факеломНапиши в рассветных серостяхО жене, что назвала тебяАзраилом – вместо Эроса.II(последнее)Оперением зимОвевающий шаг наш валок —ХерувимМарий годовалых!В шестикнижие крылОкунающий лик как в воду —Гавриил —Жених безбородый!И над трепетом жил,И над лепетом уст виновных:Азраил —Последний любовник.

17 нов. февраля 1923 г.

М.Ц.

Письмо 14
<ок. 20 марта 1923 г.>
Пастернак – Цветаевой

Дорогая Марина Ивановна.

Вы видели, Вы слышали это? Призовите на помощь Ваше родное воображенье и представьте себе жизнь со всеми ее странностями и непорядками. Осмотритесь в этом представленьи: в нем найдите объясненье моего сдержанного величанья Вас и дикого этого запозданья. Увы, даже и это письмо преждевременно и пронесено тайком, под полою. В чем же дело? Пройдет время, которое не будет принадлежать ни мне, ни Вам, пока станет ясно моей милой, терзающейся жене, что мои слова о себе и о Вас не лживы, не подложны и не ребячливо-простодушны. Пока она увидит воочию, что та высокая и взаимно возвышающая дружба, о которой я говорил ей со всею горячностью, действительно горяча и действительно дружба, и ни в чем не встречаясь с этой жизнью, ее знает и ее любит издали, и ей зла не желает, и во всем с ней разминаясь и ничем ей не угрожая, разминовеньем этим ей никакой обиды не наносит. Это роковая незадача, что мы не встретились втроем. Тогда от этой низкой тяжбы избавлены были бы все трое. Я уверен, она полюбила бы Вас так же, как Ваши книги, в восхищеньи которыми мы с нею сходимся без тягостностей и недоразумений. Как рассказать мне ей то, что нас с вами связало, когда даже и Вам мне этого не выразить, ибо единственным выраженьем этого будет ближайшая наша жизнь в ее труде, в ее сосредоточенной тишине и в той силе, которую я единственно силою-то и почитаю и которая предшествует размерам и их творит и зарождает, которая равна быть может точке и, дыша, отепляет своею умною нежностью безмерную вселенную, развернутую, раскинутую и сдерживаемую ее теплом. Что сказать мне Вам обо всем этом, если уже и сейчас возможность писать Вам или «взяться с Вами за дело» (в чем мне пока отказано) я заменяю чтеньем Толстого, ну хотя бы Воскресенья, что под рукой сейчас у меня. Вы – сестра мне, – и подумайте, с какой болью я закусываю при каждой новой строчке губы, чтобы не дать прорваться этому слову величайшей нашей мужской выразительности, дабы его горячая правда не попала в беду по моей ли малости, или по Вашей молодости, или по чем еще ином, как это всегда почти бывает с лучшими, с наилучшими достояньями человека.

Перейти на страницу: