Чрезвычайные обстоятельства

Передний «бетеэр» приподняло над землей метра на два, люди зрелым виноградом посыпались с машины вниз, поползли кто куда, уже в воздухе с бронетранспортера слетели три колеса, покатились в разные стороны, пулеметный ствол согнуло, будто в нем не было никакой крепости, завязало восьмеркой – если бы люди не видели, как железо завязывает восьмеркой страшная сила, никогда бы в это не поверили, воздух пробил надорванный вой – так может кричать только смертельно раненый человек, каменное крошево фонтаном сыпануло в разные стороны, солдаты на дадыкинском «бетеэре» сжались, готовясь принять дождь на себя, в следующий миг раздался гулкий пустой удар.

– А-а-а-а-а! – заорал Евсеев.

Крик его выбил на коже озноб – кожа у ротного пошла пупырышками, все складки покрылись пупырышками, даже пальцы в жарких десантных ботинках, и те обдались колючей куриной сыпью. Евсееву подпело несколько солдат, сидящих на разных бронетранспортерах, крик сделался многослойным.

Ротный прикрыл голову руками, вогнал котелок между колен, переламываясь всем телом – пулеметный приклад больно врезался в ребра. Дадыкин зажал воздух зубами и чуть не свалился с брони, когда по спине ему ударил здоровый плоский камень, разлетелся на несколько частей. Ротный застонал.

Камнепад с булькающим звуком успокоился – осколки падали, будто в воду, – в ноздри вполз резкий запах гари, пороха, резины, солярки и железа. Ротный спрыгнул с замершего бронетранспортера и по обочине помчался к покореженной машине, совсем не думая о том, что под ногами могут оказаться противопехотки – маленькие вредные мины, похожие на коробки из-под гуталина.

То, что он увидел, заставило его сложиться пополам – язык у капитана сам по себе вывалился – из-под края перевернувшегося бронетранспортера выглядывала смятая голова с выдавленными огромно-студенистыми глазами и грязная, испачканная кровью, рука. Пальцы на этой мертвой сплющенной руке еще жили, дергались. Из ротного полезло все, что он сегодня ел – полбанки тухловатой говяжьей тушенки – стратегический запас страны, извлекаемый, говорят, из северных льдов после двадцатипятилетних зимовок и летовок, тщательно разжеванный ржаной хлеб – теплый и тяжелый, словно глина, запивка – жиденький грузинский чай, отдающий древесиной и козьим пометом.

– Ы-ых! – вздохнул Дадыкин, загоняя продукты обратно, помотал головой из стороны в сторону – ему было плохо, так плохо, как не было еще никогда, показалось даже, что у него, перетянутое удавкой, останавливается сердце, перед глазами плывет земля, наружу устремляется все, что у него есть – легкие, требуха, печенка, почки, закупоривает глотку, и он никак не может справиться с рвотой, но он – ротный и ему надо первым прийти в себя.

Он обвел мутными глазами пространство; колеса на перевернутом «бетеэре» еще крутились, внутри машины шебуршались, звякая железом, водитель и пулеметчик – значит, оба были живы, и от осознания того, что хоть кто-то остался жив в этом подрыве, ротному сделалось легче.

– Ы-ых! – снова тяжко вздохнул он, проглотил несколько слов, а потом, уже совсем приходя в себя и становясь спокойным, прокричал обычное:

– Саперы, ко мне! – и когда около него оказались два сапера с длинными деревянными миноискателями, выжидательно скосили усталые глаза на Дадыкина, он скомандовал: – Проверить пространство! – ткнул рукой, показывая, какой кусок земли надо прослушать.

Пока саперы, привычные ко всему, прозванивали камни, он помог выкарабкаться из коробки бронетранспортера оглушенному, испачканному кровью оператору-пулеметчику, у которого кровь текла из носа и ушей, глаза тоже налились кровью, были пугающе алыми – в них лопнули сосуды, но сами глаза не лопнули, значит, пулеметчик будет видеть, потом через люк подсобил вытащить водителя, совсем целого, только оглохшего и одуревшего – водитель ничего не соображал, немо открывал рот, хватал им воздух, будто угоревшая в долгую зиму рыба, и вращал глазами. Удар мины был переворачивающий, направленный вбок, потому людей, заточенных в бронированной коробке, не посекло разным железным мусором – все опасные шпеньки, болты и кронштейны остались на месте. Ротный пересчитал людей. Не хватало четырех солдат. Выходит, все четверо лежали теперь под бронетранспортером. Он услышал совсем рядом какое-то странное железное лязганье, будто металлом скребли о металл, – бывает, что железным совком соскребают ржавчину и тогда рождается этот тусклый неприятный звук. Дадыкин невольно замычал – а ведь это не металлом скребут о металл, это совсем другое – это звук могилы, когда могильщики выкапывают на каменистом погосте могилу, то лопата именно так скребет о твердые валуны, выковыривая их из неподатливой плоти, наполняя кровь страхом, холодом, вызывая ощущение предела – у всех нас будет общий конец, все мы придем к одному и тому же.