Чрезвычайные обстоятельства

Оставшись один, Скляренко перевел дух, к нему вернулось спокойствие, хотя он знал – это будет недолго, холод, поселившийся у него внутри, не исчезал; подполковник взял листок с телефонограммой и пошел к начальству. Генерал находился в отпуске, его замещал старый усталый полковник, славящийся тем, что еще никто не сумел вывести его из себя: полковник был ровен, дружелюбен в отношениях со всеми – и с людьми шеренги – старыми, тертыми жизнью офицерами, отмеченными шрамами и наградами, и с сопливыми тараканами – лейтенантами, которых он мог плевком загнать на губу, в штрафбат – куда угодно, словом, он никогда не повышал голоса, не срывался на лай, не злился, не краснел – был показательным полковником, каких любят описывать журналисты.

Прочитав листок с сообщением об операции, полковник скользнул взглядом мимо Скляренко, словно бы того не существовало, и это пренебрежение задело подполковника, он невольно вздрогнул, в нем вновь начали расклеиваться некие связки, державшие его в сборе, – Скляренко физически почувствовал, как внутри у него все рассыпается, сцепил зубы.

– Не могу, – сказал полковник, – никак не могу отпустить.

– Почему? – задал нелепый вопрос подполковник. Действительно, вопроса нелепее не придумаешь – идет война, он только что из отпуска, место его хоть и пустое, но все равно требует, чтобы Скляренко на нем просиживал штаны – на глупое «почему» можно найти две тысячи ответов.

– Что произошло с вашим лейтенантом в Союзе? Вы не в курсе?

– Не в курсе, – через силу пробормотал Скляренко. – С каким моим лейтенантом? – вновь вздрогнул – пробило болью, холод, скопившийся внутри, сделался сильным, даже во рту стало холодно, язык примерз к зубам.

– Вы посылали своего лейтенанта в командировку? Не помню, как его фамилия?

– Да!

– С кем согласовывали?

– С кадровиком.

– В общем, вашего лейтенанта задержали, – полковник продолжал глядеть мимо Скляренко, такой взгляд – мимо, словно вместо человека сплошная дыра – всегда выпотрашивает дочиста, все кишки оказываются наружи. Скляренко тоже почувствовал себя выпотрошенным. К холоду добавилась едкая противная горечь, словно он хлебнул желчи. – За что и про что задержали – не знаю. Пока известен только факт. Так что извините, батенька, отпустить вас не могу-с. За этим надо обращаться… ну к кому?.. К командующему армией, к командующему округом, а я ни к тому, ни к другому не вхож. Еще раз извините. Сочувствую, но… – полковник развел руки в стороны.

Показалось Скляренко – плюнь он сейчас, и плевок его не долетит до земли, замерзнет, ледышкой припаяется к губе, а плюнуть сейчас хотелось на всех и вся, даже на свою жизнь – последний островок земли, к которому он надеялся пристать, оказался затопленным.

Ничего у него не осталось, даже надежды. Вялой шаркающей походкой рано состарившегося человека он добрел до своего чуланчика, тяжело, всем телом опустился на стул, чуть не раздавив его. Все, жизнь подошла к концу – она по существу уже прожита, ничего не осталось. Только вкус желчи во рту, да какой-то грязный запах, который начал исходить от него.

Человек, попавший в беду, всегда источает особый нечистотный запах, испускает волны, еще что-то, подсказывающее всякому другому человеку, даже ненаблюдательному, что он имеет дело с костяком, с мертвецом, которого ни жизнь, ни удача уже не обласкают никогда.

В пенале было жарко, окно залепили распаренные крупные мухи. Дышать стало нечем, а Скляренко чувствовал себя холодно – если бы у него была меховая куртка, он натянул бы ее на себя. Сунул руки под мышки – крест-накрест, поморщился: ну будто бы связал себя – сам, добровольно. Значит, он арестован, арестован… Через час последует распоряжение никуда не выходить из модуля, сидеть в пенале и ждать, а через два часа за ним придет безусый лейтенант из комендантского взвода с двумя автоматчиками, опалит синим огнем беспощадных глаз: «Скляренко? Вы арестованы!»

Он чувствовал, что раскисает, разваливается окончательно – все в нем оказалось гнилым, гниль уже подбирается к мозгу, как только она поселится там – придет конец. Он не ожидал, что все произойдет так скоро.

Какое все-таки хлипкое, ненадежное существо – человек! Скляренко с ненавистью хлопнул себя кулаком по колену, ударил по другому колену, вложив в удар всю силу, и почти ничего не почувствовал – не то чтобы боли, он даже прикосновения не ощутил: у него уже омертвела кожа, начали отмирать нервные окончания, все внутри отключилось, хотя сердце еще продолжало работать.

Как-то давным-давно, в прошлые светлые времена – года полтора или два назад, но это уже находилось за пределами времени, это вообще уже не имело отношения к Скляренко, – за шумным столом один военный рассказал историю генерала, командовавшего в годы войны автомобильными частями. История сама по себе была занимательной, но не она тогда удивила подполковника, удивило другое – как быстро может разрушаться человек.