«Я заступил на дежурство 8 ноября 1975 года. Помню, что вскоре появились офицеры. Перебивая друг друга, они сообщили: „Военный корабль снялся с места в кильватерном парадном строю на Даугаве и пошёл к устью в море. В Швецию угоняли, в Швецию!..“
Да ведь ему же долго надо было выбираться по реке на большую воду. К тому же малым ходом. И берега-то во многих местах почти друг на друга смотрят, ширина по воде — минимум. Так если бы хотя бы танки выгнали на берег — да прямой! Хватило. Ну а он бы не посмел. Танками надо было, танками!»
Тем не менее начальство решило — самолётами!
В 1941 году «юнкерсы» рейхсмаршала Геринга потопили в Ирбенском проливе советский эсминец «Сторожевой».
В ноябре 1975 года с тех же самых, когда-то немецких, аэродромов взлетели бомбардировщики главного маршала авиации Кутахова. Они тоже держали курс на Ирбены, и задание у них было тем же — бомбить советский корабль «Сторожевой».
Спирали истории, как и трассы самолётов, порой закручиваются в «мёртвые петли».
«Мы стояли под Тукумсом. Полк дружный, с традициями, опытом. Воевали в Северной Корее. Так что новенькие тогда Су-24 одним из первых в армии доверили нам. Восьмого ноября 1975 года ранним утром объявили боевую готовность. Подняли первое звено, второе, третье…»
«В четыре утра подняли по тревоге всю базу. Мы получили приказ по радио: „Быть готовыми к работе с кораблём и экипажем на грунте“. Долго ломали головы: подводная лодка что ли затонула?»
«В тот день наша газета вышла с фотографией „Сторожевого“ — „Лучший корабль Балтики“. Представляете, как взъярилось начальство! Никто не хотел верить, что это случайность, что фотография была сделана задолго до события и поставлена в номер только потому, что „Сторожевой“ ушёл в Ригу на праздник… Но это к слову… Но вот что любопытно… Самолёты были подняты и с бывшего немецкого аэродрома под Мамоново. Полк был либо девятаевский… Помните, пленный лётчик Михаил Девятаев бежал из лагеря на острове Рюген на немецком самолёте? Либо покрышкинский. За Девятаевым гнались „мессершмитты“, они поднимались как раз с того аэродрома, откуда взлетали теперь наши истребители в погоню за Саблиным…»
«Первоначально планировалось работать звеньями, но погода не позволяла выполнять групповые полёты. Поэтому стартовали одиночными экипажами.
Приказ был краток и однозначен: обнаружить БПК, опознать его по присвоенному номеру и произвести бомбометание впереди корабля по курсу на расстоянии 1000–600 метров, побудив тем самым экипаж судна прекратить движение.
Первым поднялся в небо экипаж заместителя командира полка, подполковника В. Потапенко, который одновременно выполнял роль и разведчика погоды. За ним — экипажи командиров эскадрилий и начальника воздушной огневой и тактической подготовки части майора А. Поротикова.
Выполнить задачу было непросто. Ведь предстояло найти в водах Балтики именно этот корабль (а в море находилось множество судов), опознать его, филигранно произвести бомбометание, чтобы не нанести ущерба ни БПК, ни, тем более, членам экипажа. Словом, это было под силу только высокоподготовленным воздушным бойцам. И мы остановили БПК…»
«Подъёма как такового не было. В восемь часов был завтрак. Уже рассвело. Первой новостью, облетевшей корабль, было появление пограничных катеров. Они шли по левому борту и беспрестанно подавали сигналы остановиться. Саблин прокричал им в мегафон, что мы идём в море, чтобы заявить свой протест Политбюро, что мы не собираемся делать ничего дурного… Катера не отставали, а сзади нас нагонял сторожевик, которому, как мы позже узнали, было приказано открыть по „Сторожевому“ орудийный огонь, как только он выйдет на дистанцию залпа.
Саблин попросил комендоров повращать орудийными башнями — для острастки. Однако этого делать не стали. Ракетного оружия на борту не было, а боекомплект в башни не подавали. Об этом даже и мысли не было — стрелять по своим.
Радисты передали в эфир саблинское обращение: „Всем! Всем! Всем!“