Чтение мыслей. Как книги меняют сознание

Это — проверка делом для каждого читателя: может ли он вынести, что такое предостережение еще раз вырывает у него из рук все, что он, как ему кажется, познал и получил. Если «великое смятение» не производит радикальных действий, если оно не становится кризисом всего сознания я (в том числе и именно того, которое имеет своим содержанием само себя!), если один Бог, неведомый, скрытый Бог в своей вечной силе и божестве не остается единственной силой «сильного», то все было медью звенящей и кимвалом звучащим[40].

Карл Барт раз за разом напоминает Эльмару об абсолютной разнородности и невозможности познания Бога / неведомого смысла. Он постоянно с новой силой призывает Эльмара позволить Богу / неведомому смыслу прикоснуться и потрясти его. Эльмару нравится настойчивость Барта и его языковые образы. Ему также нравятся бесконечные предостережения. Его это удивляет. Они наполнены силой и пугают. Вероятно, с их помощью Карл Барт хочет испугать и самого себя. Возможно, он так же, как и Эльмар, нуждается в предостережениях, чтобы не скатиться в обычное, бессмысленное, картонное бытие. Карл Барт без устали повторяет: Бог / неведомый смысл есть великое смятение. Бог / смысл приносит боль. Это рана, которая должна оставаться открытой. Эльмару кажется, что он понимает, о чем идет речь: когда почва ушла у него из-под ног, эта рана была открытой. Он смог обнаружить скрытое под слоем картона дно только по той причине, что предварительно испытал жестокую боль бессмысленности. Без боли это было бы невозможно. С тех пор Эльмар знает, что неведомый смысл тесно связан с болью и смертностью. Смысл наряду со смертью и пустой бесконечностью — порождение ослепляющей безусловности.

Наставления Карла Барта притрагиваются к ране Эльмара. Они не вскрывают ее, но дают понять, где она может открыться. Там он чувствует легкий укол. Вероятно, этого уже достаточно, так как всю боль Эльмар предпочел бы больше никогда не испытывать. Ему не хотелось бы еще раз провести все выходные в слезах в неубранной квартире. Однако ему не хотелось бы делать и многие другие вещи, к которым прибегают люди для установления контакта со смыслом: становиться последователем какой-либо религии, бормотать молитвы, медитировать, заниматься изучением почитаемой некой группой традиции. Одна мысль об этом заставляет Эльмара содрогнуться. Он был бы рад изобрести нечто новое, а именно — религию без религии. Изобретению техники — части религии без религии — Эльмар решил посвятить дальнейшую жизнь: это будет его профессиональный исследовательский проект и личная техника. При выработке научного основания он, конечно же, оставит все субъективное в стороне. Будет профессионально заниматься философскими и религиозными традициями невозможности познания. Это колоссальная задача, так как такой мотив присутствует повсеместно. Эльмар уже подготовил список работ интересующих его авторов. Техника будет заключаться в том, чтобы сидеть в кресле и пытаться прочувствовать и осмыслить прочитанное. Он будет постоянно испытывать испуг и постоянно размышлять о неведомом смысле. И то и другое продолжит удерживать его в непосредственной близости от неведомого смысла. Всю дальнейшую жизнь работа и техника будут идентичны. В случае если это получится совместить с должностью профессора в университете, его будущее окажется весьма перспективным, даже почти идеальным. Затем Эльмар некоторое время предается мечтаниям о том, что однажды сможет подарить свою религию без религии всем желающим, так как каждый из нас нуждается в контакте с неведомым смыслом.

Идеальные вместилища

Ян читает Делёза и Гваттари

Философские труды авторитарны. Закрыты, сжаты, массивны. Хайдеггер. Гегель. Кант. Давящие авторитетом фолианты, написанные для скудных ландшафтов, для прогресса буржуазного общества, на все последующие века. Адорно. Шопенгауэр. Фуко. Классики, оставившие после себя поистине великие труды. Эти книги — настоящий оплот маскулинности. Нормальные люди это читать не могут!