Чтение мыслей. Как книги меняют сознание

Хотя Роджер и позаимствовал кое-что важное у Мартина Хайдеггера и Карла Шмитта, он хотел как можно быстрее от них освободиться — именно по той причине, что ему так нравился их образ мыслей. Шопенгауэр писал, что философы, подобно паукам, прядут паутину, в которую попадает читатель и из которой он уже не может выбраться. И это соответствовало действительности: многие философы пытались при помощи искусно сплетенных текстов заманить Роджера в свои сети и удержать в них. Зачастую им это удавалось, когда, с одной стороны, они позволяли ему что-то понять и слегка приоткрывали завесу тайны, а с другой — как бы говорили: ты еще не до конца меня понимаешь, здесь еще многое можно найти. Такой прием постоянно приковывал его внимание к тексту. Однако мысль, что он надолго окажется во власти одного философа, пугала Роджера с давних пор. Остаться в заложниках у автора было несовместимо с его чувством собственного достоинства. Люди, с которыми это происходило, становились маленькими спутниками, вращающимися вокруг больших звезд. Кроме того, Роджер иногда чувствовал, что и сам может превратиться в такой спутник. Однако, как бы он ни восхищался каким-то автором и как бы ни заражался его идеями, находясь в период обострения болезни под их постоянным воздействием, через какое-то время в его организме вырабатывался стойкий иммунитет к образу мыслей этого философа. Роджер признавал его величие, но в то же время замечал его ошибки, надменность и своеобразную наивность. До сих пор ему всегда удавалось без особых сложностей рано или поздно продолжить собственный путь.

В это время Роджер стал замечать, что все менее склонен проявлять излучающую теплоту естественность в повседневных разговорах. В ходе беседы, например, с соседями на вечеринке или даже с большинством коллег он уже не мог говорить об обыденных вещах в непринужденной манере. Во-первых, в последние годы желание при любой постановке вопроса сначала уйти в себя и как следует поразмыслить стало непреодолимым. Не доверять первому впечатлению, как бы отгородиться от внешнего мира и позволить себе судить о чем-то только после тщательного анализа всегда оказывалось правильной стратегией. Поспешный ответ зачастую выходил поверхностным и почти всегда неверным. У Роджера даже выработалась привычка выдерживать небольшую паузу и при принятии повседневных решений, чтобы посмотреть, не появится ли еще какая-то мысль, которая побудит его взглянуть на проблему с иного ракурса. Так он мог откладывать принятие решения каждый раз, когда это было возможно, на полчаса, полдня или даже на несколько дней. Во-вторых, Роджер заметил, что, даже просто выражая на вечеринке зародившуюся мысль, он был не в состоянии действовать адекватно ситуации: следуя порывам, разносил в пух и прах аргументы других с излишней горячностью и поразительной точностью. Альтернативный подход — педагогическое стремление разговаривать с близкими людьми на равных и осторожно подводить их к другой точке зрения — казался ему высокомерным и был до глубины души неприятен. Таким образом, что бы Роджер ни делал, он не мог отключить холодный рассудок. Из-за этого он оттолкнул от себя от многих людей; впрочем, лучшие друзья от него не отвернулись.

6-я стадия. Даже после написания диссертации сомнения оставались главным мотивом, побуждавшим Роджера к чтению. Однако теперь его не интересовали сомнения, связанные с биографией авторов. Намного интереснее было обращаться к самим текстам. В этом отношении удивительно было обнаружить в тексте «О грамматологии» Деррида огромную лакуну. Деррида здесь рассуждает о письме, однако не упоминает ни Библию, ни древнееврейское письмо, ни финикийское. В высшей степени странно, что в книге, посвященной письму, нет даже намека на эти центральные этапы его становления. По мнению Роджера, это было весомым поводом для сомнения и открывало многообещающие перспективы. Здесь скрывается какая-то тайна, возможно, объяснимая с точки зрения психоанализа, или даже своего рода скелет в шкафу. Роджер решил, что посвятит этому вопросу докторскую диссертацию. Он шел по следу сокрытого в тексте смысла в поисках искусно спрятанного автором потайного уровня, в то же время не упуская возможности подвергнуть Деррида жесткой критике.