Чтение мыслей. Как книги меняют сознание

Раньше природа представлялась Катарине нежной и хрупкой. И это по-прежнему так. Однако листья будут шуметь всегда, всегда же будут копошиться насекомые. Даже тогда, когда Катарины не станет. Даже если пчелы вымрут из-за пестицидов, даже если погибнет сама Земля, на другой планете будут ползать тараканы. У Лиспектор все формы жизни обладают одинаковым значением. Каждая из них бесконечно важна и в то же время совершенно незначима. Следовательно, Катарине не стоит пристально следить за красотой и каждый раз грустить о ее утрате. За утратой всегда следует новая жизнь, все больше новой жизни, которая изнутри светится значением. В саду Катарина больше не чувствует внутреннего долга. Глубины, с которой он был связан, тоже нет, ее не существует. К этому Катарине еще только предстоит привыкнуть.

Катарина и дальше будет принимать участие в политических дебатах и писать книги, поскольку надеется однажды стать профессором. Она каждый раз будет безутешна, узнав, что умер тот, кто был ей дорог. Однако в каком-то смысле все это не имеет значения. Лиспектор уподобляет Катарину таракану. Она делает ее столь же незначимой и в то же время живой. И Катарина, и тараканы, и шмели, и пчелы, и кузнечики, и тополя священны и в то же время абсолютно незначимы. Они быстро проносятся по жизни, а затем исчезают.

Об интервью

Собранные в этой книге рассказы сочетают в себе элементы документализма и вымысла. Они основаны на около пятидесяти интервью со студентами, преподавателями, профессорами, исследователями, людьми творческих профессий и другими опытными читателями философской литературы. Многие из этих людей относятся к академической среде, многие никак с ней не связаны. Я не претендую на отражение всех релевантных позиций.

Интервью имели конфиденциальный характер и длились от одного до двух часов. На первые беседы я приходила с длинным списком вопросов, однако очень быстро заметила, что намного продуктивнее начинать с некоего вводного вопроса, касающегося наиболее запомнившейся книги или причины, которая побудила интервьюента начать читать философскую литературу, а затем следовать за ходом разговора.

Право решить, о каких авторах пойдет речь и что вообще следует понимать под философией, я полностью предоставила своим собеседникам. Зачастую интервьюентам не удавалось провести четкую грань между философией и литературой, поэтому в моей книге содержатся рассказы и о чтении художественной прозы. Также выяснилось, что наиболее читаемыми авторами были мужчины. Хотя я почти всегда эксплицитно интересовалась опытом чтения работ, написанных женщинами, только в девяти интервью в центре повествования оказывались писательницы, и еще в десяти созданные ими тексты упоминались вскользь. Работы писательниц, не относящихся к западной традиции, указывались еще реже.

Многие оставившие у меня положительное впечатление интервью проходили в кафе или дома на кухне у интервьюента. Некоторые удачные интервью удалось провести по телефону или по видеосвязи с выключенными камерами. Я решила, что в таких условиях моим собеседникам будет проще раскрепоститься, чем если бы они сидели напротив меня, словно на сеансе классического психоанализа.

Философия стала для большинства моих собеседников доступом к самому важному в жизни или, по крайней мере, какое-то время выполняла эту роль в прошлом. Было очень интересно в подробностях узнать, что разные люди считают для себя самым важным и почему. Особенно мне запомнились моменты, когда интервьюентам во время разговора приходили на ум новые идеи, и они — иногда неуверенно, иногда не поспевая за ходом собственных мыслей — старались их выразить. Слова соскакивали с языка, обращаясь в то, о чем мои собеседники ранее не думали. Присутствовать при этом — все равно что пережить вместе с кем-то особенный и интимный сценический опыт.

Многим собеседникам пришелся по душе формат интервью; некоторые из них впоследствии сказали мне, что после нашего разговора они что-то для себя прояснили. Поэтому следует иметь в виду, что подобные беседы не только помогают понять ранее не замеченные причинно-следственные связи, но и способствуют выстраиванию этих связей. Некоторые интервьюенты (в том числе люди старше сорока лет) говорили, что после прочтения готовых глав более или менее явно узнали в главных героях себя, но не идентифицировали себя с ними. Их отношение к философии сильно изменилось за четыре года, которые прошли с записи интервью до выхода книги. Вполне возможно, что разговоры со мной помогли им четко определить и завершить некий жизненный этап.