Чтение мыслей. Как книги меняют сознание

И теперь пришло время поговорить о главном. Свен уже долгое время предполагал это, но никогда не доводил в мыслях до логического завершения. Речь идет о том, что Гегель мог создавать удивительные системы только благодаря тому, что использовал эту мыслительную фигуру. Лишь то, что она задает определенную структуру, которой Гегель неукоснительно следовал, позволило ему изобрести нечто столь безумное и абсолютное. Эта структура открыла Гегелю его путь, и он мог идти по нему, не скатываясь в удобство конвенционального мышления, как это почти неизбежно происходит с каждым, кто не может опереться за какую-либо структуру. Только по этой причине Гегель смог значительно опередить ход мысли своего времени. Подобное заметно и у других мыслителей: они не оперировали десятками фигур, а раз за разом использовали в процессе мышления одни и те же две или три. Говоря это, Свен потирает ухо.

И самое абсурдное: все это функционировало только потому, что понятия всегда обладают неким формальным аспектом. Свен считает, что дело было так. Гегель смог продумать формальный аспект мыслительной фигуры до конца гораздо более буквально, чем это было бы возможно при чисто содержательной идее. Он последовательно использовал одну и ту же форму, и ее неизменность позволяла ему помыслить нечто новое. Не исключено, что именно в этом и заключается главная заслуга Гегеля: ему удалось разработать формальную структуру, которая стабильна, но каждый раз может использоваться по-новому.

Как нерешительно говорит Анна, она понимает, что имеет в виду Свен, но не уверена, можно ли так выразиться. С текстами Гегеля она знакома недостаточно хорошо. У Жижека она видит три такие фигуры. А у Витгенштейна? Или Канта? Она совершенно не хочет сказать, что Свен заблуждается, но в каждом отдельном случае эту идею необходимо проверять на конкретных текстах.

Свен ничего не может ответить, пока не доведет до конца свою цепочку мыслей. Безусловность великих мыслителей, возможно, заключается в их радикальном и одностороннем использовании языка. И это именно то, чего не понимают их преподаватели, хотя подтверждение этому можно увидеть повсюду. Философия – это, прежде всего, мастерство владения языком. Мышление – языковой процесс, и совершенно абсурдно, что философию так мало заботит собственный инструментарий. При этом все знают, насколько самобытным зачастую бывает язык философии. Никто не понимает сходу Гегеля или Лакана. Это объясняется не только сложностью используемых ими понятий, но и грамматикой и прочим. То и дело можно услышать стенания, как бессмысленно сложны их тексты, но никто не осознаёт, что у этой сложности есть определенная функция. То и дело философию называют наукой с социальным заказом – полный вздор. Неужели кто-то в здравом уме может поверить, будто в этом и заключается ее функция? На самом деле философия – самое жесткое, радикальное и наиболее утонченное использование языка. Только радикальная форма выражения позволяет помыслить нечто новое. Только благодаря этому философия открывает сумасшедшие перспективы, недоступные ни одной другой области, и обладает не меньшим значением, чем искусство и литература. Но никто об этом не говорит. Вероятно, большинство людей вообще этого не понимает.

Свен наконец оставляет ухо в покое. Он слишком много говорил. И, возможно, все эти слова звучат весьма банально, но сейчас именно они будоражат его ум. Кроме того, он планирует кое-что сделать: собрать и описать мыслительные фигуры великих философов. Затем он намеревается использовать эти фигуры для открытия новых, удивительных вещей. Другими словами, Свен будет применять их во всей присущей им формальности для решения других проблем и тем самым приобретать новое знание.

Он с нетерпением смотрит на Анну. Она не торопится с ответом, делает большой глоток, вытирает уголки рта и говорит: «Свен, это так не работает…»