Чтение мыслей. Как книги меняют сознание

Различие само по себе

Неразличимость имеет две стороны: недифференцированную пропасть, черное небытие, неопределенное животное, в котором все растворено, но также и белое небытие, вновь ставшую спокойной поверхность, где плавают не связанные между собой определения в виде разрозненных членов, подобные голове без шеи, руке без плеча, глазам без лба. Неопределенное совершенно безразлично, а также – плавающие определения по отношению друг к другу. Не является ли различие неким связующим звеном между двумя этими крайностями? Или не является ли оно единственной крайностью, единственным моментом присутствия и точности? Различие – состояние, в котором можно говорить об Определении.[32]

Делёз, очевидно, пытается сформулировать то, что едва ли вообще можно сформулировать. Что-то, о чем даже он сам мыслит с трудом. Делёз создает понятия, и эти понятия вибрируют в голове Филиппа, который полагает, что и для Делёза они обладают притягательной новизной. Вероятно, позднее их будет значительно легче изложить, однако пока Делёз познаёт эти понятия в процессе создания текста, и оформление их на письме стоит ему больших усилий. Именно поэтому Делёз предельно требователен. Филипп чувствует его неумолимое стремление к точности в каждом абзаце. Делёз формулирует суждения, полные отрицаний: это не так, и не так, и уж тем более не так. Кажется, ему удается наиболее точно выразить суть понятий именно тогда, когда он говорит, что они собой не представляют. Делёз постоянно упрекает Филиппа, поскольку зачастую тот думает именно так, как буквально через пару предложений философ запрещает ему думать. Вот уже несколько недель Филипп читает, думает и подвергается критике за свои мысли со стороны Делёза, который не разрешает ему продолжать думать в том ключе, в котором он думал до этого. И тем не менее Филипп до сих пор не понимает, как ему следует думать. Однако в то время, когда он читает и перечитывает текст Делёза, стараясь не думать так, как думал в первый раз, начинает происходить осознание. Вибрация понятий усиливается.

Только через год Филипп узнаёт, что критические замечания Делёза относятся к нему лишь опосредованно. Члены его нового философского кружка, посвященного творчеству Делёза, объясняют ему, что французский философ критикует авторов других текстов, не называя при этом по имени тех, против кого сражается. Посвященные знают и так, а остальным эта информация ни к чему. Филипп сидит на твердом деревянном стуле и кивает. Теперь ему все понятно. Теперь у него есть объяснение этому странному чувству, что он всегда идет в неверном направлении: читая, оказывается в своего рода цугцванге. Делёз сражается с ним точно так же, как и с другими авторами. Его упрекают в отстаивании позиции, с которой он толком даже не знаком. Самое досадное заключается в том, что Филиппа никогда при чтении не посещают мысли, что эта критика может быть необоснованной. Напротив, он склоняется к тому, чтобы признать правоту Делёза. Возможно, он в принципе склонен соглашаться с посылом того текста, который читает. Ему кажется, что все упреки Делёза касаются его напрямую и абсолютно справедливы. Каждый раз, читая серьезные философские работы, Филипп оказывается под перекрестным огнем дискурса. Ярость этого дискурса пылает вокруг него. Однако именно по этой сильной ярости Филипп понимает, что речь идет о чем-то действительно важном.

Ханна Арендт и благоразумие Западной Германии

Наступил сезон вязаных кардиганов: солнце пробивается сквозь кроны деревьев, оно еще пригревает, но ветер уже холодный. У Верены новая прическа, благодаря которой она выглядит энергично и очень молодо. Она сидит в парке и читает книгу Ханны Арендт «Vita Activa». Верена сидит, положив книгу на колени, как часто сидела в детстве, и читает: