2010 год. Франци тридцать семь лет, и она снова лежит на кровати с «Фрагментами речи влюбленного» Ролана Барта. Воскресенье. На улице солнечно, и окна в квартире раскрыты настежь. Сегодня Франци еще не вставала с постели, причиной тому – любовная тоска. Она не может быть вместе с мужчиной, которого любит. Он архитектор, живет в другом городе в девяноста километрах и не звонит ей. Любит на расстоянии. Ни один мужчина не боготворил ее так. Он хочет фотографировать ее, снимать на камеру, записывать голос. Однако обменять это на кусочек настоящей жизни с ней – и это повергает ее в полное недоумение – он не хочет. Франци читает «Фрагменты речи влюбленного», так как теперь то, о чем пишет Барт, касается ее напрямую. Теперь это ее драма. Сегодня она вынуждена признать, что многие из его наблюдений точны. Да, это так, именно так. И это ужасно. Ей очень грустно от того, что в тридцать семь лет она узнаёт себя в смехотворных героях Ролана Барта. Она и мужчина, которого она любит и который ее тоже по-своему любит, – два неразумных бартовских влюбленных. Архитектор, по всей видимости, представляет собой гетевского Вертера: испытывая душевные терзания, он преисполнен осознания того, как глубоки его чувства и как быстро бьется сердце. При этом он думает, что такая влюбленность ничего не делает с Франци, что это его личное дело. Для архитектора достаточно любить и восхищаться ей. Это представляется ему чистым и невинным. Ей потребовалось много времени, чтобы заметить: она, Франци, скорее, ему мешает. При этом он заявил ей совершенно прямо: ее присутствие он вынести не в состоянии. Как только она приезжает к нему в город, у него сразу поднимается температура. Он также говорит, что почти сходит с ума от вожделения, когда Франци рядом, и это чувство представляется ему прекрасным и глубоким. Он говорит, что не собирается бороться с влюбленностью, да и не смог бы это делать, даже если бы захотел. При этих словах в голосе архитектора слышится гордость. Словно то, что в его жизни есть еще одна женщина, никак не связано с Франци. Все это прекрасно соотносится с тем, о чем пишет Барт.
Еще ближе к тому, о чем постоянно пишет Ролан Барт, сама Франци: она та, кто не может престать ждать. Та, кто все интерпретирует. Та, кто любит сильнее и не может перестать. Франци и архитектор неделями пишут друг другу длинные электронные письма и объясняются в чувствах. Они пытаются проявлять уважение и быть честными. И тем не менее положение безнадежно. Все прекрасно понимая, Франци не может и не хочет в это поверить, поскольку он любит ее и поскольку жизнь, которая у нее может быть с ним и только с ним, кажется ей безумно привлекательной. Франци тяжело видеть, насколько они оба нелепы и как, будучи разумными, творческими, неглупыми людьми, не способны хорошо обращаться друг с другом или по крайней мере выглядеть здравомыслящими. Он не перезванивает ей, не соблюдает договоренности, переносит запланированные встречи и поездки в самый последний момент. А она закатывает скандалы, затем извиняется и вновь не может сдержаться. Чем дольше это продолжается, тем более безрассудной становится Франци. Все это происходит с ней несмотря на то, что архитектор даже не в ее вкусе. Несмотря на то, что у него неопрятная борода и он не следит за своим телом. И несмотря на то, что восторженностью и чрезмерным воодушевлением он действует ей на нервы. Их попытки заняться сексом можно скорее назвать странными, нежели эстетичными: они оба были слишком взволнованы и не смогли позволить телам соединиться. Так что Франци даже не может толком сказать, действительно ли ей подходит этот мужчина. Она уверена лишь в том, что очень его любит и мечтает жить с ним. Впрочем, это не повод любить так безгранично. Очевидно, что сегодня Франци поступает еще более безрассудно, чем десять лет тому назад, так как эта любовь имеет мало общего с внимательным отношением друг к другу. Франци знает, что запуталась в проекциях, но не спешит из них выбраться. Она никак не может отпустить вымышленный образ возможной любви. Это ужасно и в то же время нарциссично. Она вспоминает Йенса и его восхищение «Фрагментами речи влюбленного» Ролана Барта. Он узнавал в них себя. Что, если эта обсессивная влюбленность из текстов Барта совсем не пубертатна, как Франци тогда казалось, а характерна для людей в возрасте за тридцать, к которым она относится сейчас, а Йенс относился тогда? Что, если с годами становится все сложнее дистанцироваться от собственных фантазий? Что, если в любви люди становятся не умнее, а безрассуднее и нелепее?