Чтение мыслей. Как книги меняют сознание

Хлоя тем временем выбрала иной путь. Она стала зарабатывать деньги, занимаясь переводом патентов по электротехнике. Даже не имея соответствующего образования, она вникала в технические аспекты текста и в точности передавала их на французском или английском языках. Такая деятельность очень хорошо оплачивалась: одного или двух рабочих дней в неделю хватало для весьма достойной жизни. И хотя Хлоя продолжала обучение в университете, это перестало быть приоритетом. В ее планы уже не входило написание диссертации. Если для Роджера критическое рассмотрение текстов было смыслом существования, то для Хлои чтение философских трудов представляло собой лишь один из множества факторов, позволяющих человеку вести полноценную жизнь.

Хотя Роджер и позаимствовал кое-что важное у Мартина Хайдеггера и Карла Шмитта, он хотел как можно быстрее от них освободиться — именно по той причине, что ему так нравился их образ мыслей. Шопенгауэр писал, что философы, подобно паукам, прядут паутину, в которую попадает читатель и из которой он уже не может выбраться. И это соответствовало действительности: многие философы пытались при помощи искусно сплетенных текстов заманить Роджера в свои сети и удержать в них. Зачастую им это удавалось, когда, с одной стороны, они позволяли ему что-то понять и слегка приоткрывали завесу тайны, а с другой — как бы говорили: ты еще не до конца меня понимаешь, здесь еще многое можно найти. Такой прием постоянно приковывал его внимание к тексту. Однако мысль, что он надолго окажется во власти одного философа, пугала Роджера с давних пор. Остаться в заложниках у автора было несовместимо с его чувством собственного достоинства. Люди, с которыми это происходило, становились маленькими спутниками, вращающимися вокруг больших звезд. Кроме того, Роджер иногда чувствовал, что и сам может превратиться в такой спутник. Однако, как бы он ни восхищался каким-то автором и как бы ни заражался его идеями, находясь в период обострения болезни под их постоянным воздействием, через какое-то время в его организме вырабатывался стойкий иммунитет к образу мыслей этого философа. Роджер признавал его величие, но в то же время замечал его ошибки, надменность и своеобразную наивность. До сих пор ему всегда удавалось без особых сложностей рано или поздно продолжить собственный путь.

В это время Роджер стал замечать, что все менее склонен проявлять излучающую теплоту естественность в повседневных разговорах. В ходе беседы, например, с соседями на вечеринке или даже с большинством коллег он уже не мог говорить об обыденных вещах в непринужденной манере. Во-первых, в последние годы желание при любой постановке вопроса сначала уйти в себя и как следует поразмыслить стало непреодолимым. Не доверять первому впечатлению, как бы отгородиться от внешнего мира и позволить себе судить о чем-то только после тщательного анализа всегда оказывалось правильной стратегией. Поспешный ответ зачастую выходил поверхностным и почти всегда неверным. У Роджера даже выработалась привычка выдерживать небольшую паузу и при принятии повседневных решений, чтобы посмотреть, не появится ли еще какая-то мысль, которая побудит его взглянуть на проблему с иного ракурса. Так он мог откладывать принятие решения каждый раз, когда это было возможно, на полчаса, полдня или даже на несколько дней. Во-вторых, Роджер заметил, что, даже просто выражая на вечеринке зародившуюся мысль, он был не в состоянии действовать адекватно ситуации: следуя порывам, разносил в пух и прах аргументы других с излишней горячностью и поразительной точностью. Альтернативный подход — педагогическое стремление разговаривать с близкими людьми на равных и осторожно подводить их к другой точке зрения — казался ему высокомерным и был до глубины души неприятен. Таким образом, что бы Роджер ни делал, он не мог отключить холодный рассудок. Из-за этого он оттолкнул от себя от многих людей; впрочем, лучшие друзья от него не отвернулись.

6-я стадия. Даже после написания диссертации сомнения оставались главным мотивом, побуждавшим Роджера к чтению. Однако теперь его не интересовали сомнения, связанные с биографией авторов. Намного интереснее было обращаться к самим текстам. В этом отношении удивительно было обнаружить в тексте «О грамматологии» Деррида огромную лакуну. Деррида здесь рассуждает о письме, однако не упоминает ни Библию, ни древнееврейское письмо, ни финикийское. В высшей степени странно, что в книге, посвященной письму, нет даже намека на эти центральные этапы его становления. По мнению Роджера, это было весомым поводом для сомнения и открывало многообещающие перспективы. Здесь скрывается какая-то тайна, возможно, объяснимая с точки зрения психоанализа, или даже своего рода скелет в шкафу. Роджер решил, что посвятит этому вопросу докторскую диссертацию. Он шел по следу сокрытого в тексте смысла в поисках искусно спрятанного автором потайного уровня, в то же время не упуская возможности подвергнуть Деррида жесткой критике.