Чтиво

Безудержно гремели трубы. Портрет Жулка градусов на тридцать скособочился вправо. Пфефферкорн его снял и прислонил к стене, чтобы, не дай бог, ночью не свалился на кровать.

Энергосистема нищей страны регулярно сбоила, отчего улицы тонули во мгле. Пфефферкорн, всю жизнь обитавший в больших городах, уже отвык от яркости звездного неба. Зрелище завораживало: разъехался занавес облаков, и в головокружительной бездне небесной сцены начался упоительный спектакль падающих звезд.

72

—  Подъем, граждане Злабии!

Оглушительный голос заполнил комнату. Пфефферкорн рванулся с кровати и, запутавшись в простыне, врезался лбом в стену. Перед глазами заплясали огненные зигзаги, и он повалился навзничь, треснувшись головой об угол тумбочки.

—  Вперед к трудовым свершениям во славу нашей страны!

Пфефферкорн запрокинул гудевшую болью голову и сквозь радужный туман разглядел нечеткое перевернутое изображение девицы в пилотке, блажившей на злабском.

—  Сегодня девятое августа, вторник, благоприятный день для развития принципов коллективизма. Погода радует ласковым теплом и чрезвычайно комфортной температурой в двадцать два градуса.

Неужели он оставил телик включенным? Пфефферкорн съехал с кровати и попытался вырубить телевизор, но говорящая голова не исчезла. Кнопка отключения звука тоже бездействовала.

—  Благодаря мудрой заботе любимых вождей нашей Партии цены на корнеплоды остаются вполне доступными для всех слоев населения…

Голос девицы, перечислявшей иные доступные товары, несся с экрана, гудел за стенами, под полом и над потолком. Пфефферкорн поднял оконную раму. Громкоговорители венчали крыши всех домов. Улицы замерли: все живое, от старух с плетеными овощными корзинами на плечах до мальчишек-козопасов, внимало репродукторам. Часы показывали пять утра.

—  Отправляясь в распределитель, не забудьте товарные карточки.

Экранная девица раскрыла книжицу. На улицах народ последовал ее примеру.

—  Сегодня читаем четвертую строфу пятнадцатой песни.

Девица декламировала строки из «Василия Набочки». Народ вполголоса вторил, отчего улицы рокотали, точно предштормовое море. Чтение закончилось, книжки спрятали.

—  Возрадуйтесь нашему великому наследию, граждане Злабии!

Все запели национальный гимн.

Потом раздались короткие аплодисменты. Улицы ожили. На экране девицу в пилотке сменила заставка с государственным флагом Западной Злабии, фоном звучала гармонь. Пфефферкорн мешкал выключить телевизор — казалось, из экрана вылезет рука и шлепнет по пальцам. Звенело в ушах, с похмелья раскалывалась ушибленная голова. Сказывался недосып. Около часу ночи он оставил надежду получить исправный вентилятор. Жара и трубы дали забыться лишь перед рассветом. День начался скверно. Нужны ясные мозги. Свежая голова. Весь взмокший, Пфефферкорн отерся простыней, оделся и сошел вниз, надеясь раздобыть кофе.

73

За стойкой дежурил новый портье.

— Доброе утро, мсье.

— Да-да, доброе. Я Артур. Ковальчик. Из сорок четвертого.

— Да, мсье.

— Вчера я просил вентилятор.

— В номере есть вентилятор, мсье.

— Он сломан.

— Я весь опечален, мсье.

Пфефферкорн ждал. Портье глупо ухмылялся. Пфефферкорн достал десять ружей.Портье принял деньги тем же отработанным способом, что и его предшественник. Поклонился.

— Мсье возрадуется приобщению к утреннему буфету, — елейно сказал он.

Пфефферкорн прошел в столовую. Ему так не терпелось выпить кофе, что он не заметил Фётора, который подкрался сзади и шутливо ткнул его в бок.

— Приветствую, дружище! Как почивали? А? Как вам наш утренний молебен? Весьма вдохновляет, правда? Между нами, двадцать два градуса — полная хрень. Уже сейчас на термометре почти тридцать, а еще только полшестого. Двадцать ружейсообщили, что днем будет сорок.

Вместе встали в очередь. Выбор состоял из вчерашних лепешек и жидкой кашицы, которые подавала несгибаемая Елена. Кофе не было, только прокисший бурый чай. Уселись за тот же угловой столик.

— Вы не взяли подливку. — Фётор кивнул на тарелку Пфефферкорна. — В ней-то весь смак.

— Сорок градусов… По Фаренгейту за сто, — сказал Пфефферкорн, припомнив давние уроки физики.

— Кажется, сто пять.

Пфефферкорн застонал и оттолкнул тарелку с дымящейся кашицей.

— Напрасно, дружище, пальчики оближешь!

— Что это?

— Называется бишюйнюя хашх.Вроде вашей овсянки.

— Пахнет иначе.

— Готовится из корнеплодов и козьего молока.

— Козлянка.

Фётор засмеялся и хлопнул Пфефферкорна по спине:

— Удачная шутка, дружище! Ваше здоровье.

— Спасибо, я выпью чаю.