И кроме всего, кто?
Но не поднимает ли простое цитирование Китса вопрос «кто»? Кто может цитировать Китса и быть уверенным, что это не Шелли? Не потому ли так важно быть уверенным, что обязательно найдется кто-нибудь, кто скажет: «Нет, это же Шелли»? Хотя умнее было бы спросить: «А не Шелли ли это?»
Как различить двух английских поэтов эпохи романтизма, которые жили в одно и то же время и оба умерли очень молодыми? Не задавал ли Шелли вопросов, подобно Китсу? Не спрашивал ли он как?
И не потому ль?
Но любил ли он вопросы в той же степени, что и Китс? Ведь даже в поэме Шелли «Вопрос» (это ведь Шелли, да? Не Китс?) спрашивается куда больше, чем просто в самом конце кому отдать букетик? Можем ли мы сказать, что по-настоящему задавал вопросы именно Китс?
Или, может быть, более существенный вопрос «кто» задал испанский поэт знаменитого «поколения 1898» Антонио Мачадо, когда сказал: «Ответь мне – С кем я говорю?» Не раскрыл ли он еще в большей степени вопрос «кто», когда затем спросил: «Какая разница, кто я?» И не подходящий ли это вопрос для человека, чье имя даже длиннее, чем у Токвиля, – Антонио-Киприано-Хосе-Мария-и-Франсико де Санта Ана Мачадо-и-Руис?
Вопрос шестнадцатый
Чего хотел Фрейд?
Неужели это именно то, что должно случиться с человеком, которого обожали мать, жена и трое дочерей? Что было великим неразрешимым вопросом Зигмунда Фрейда – его «grosse Frage»? Неужели и правда, как он говорил: «Was will das Weib?» – «Чего хочет женщина?» Не относится ли он к тем вечным вопросам, которые всплывают время от времени, к примеру, когда Мэрилин Монро решает выйти замуж за Джо ДиМаждо? Но не жаль ли вам Фрейда? Может, женщина просто хочет найти психоаналитика, который ее понимает? Или это слишком грубое обобщение? Ведь маловероятно, что женщины хотят одного и того же, даже если мужчинам (по крайней мере этому конкретному) казалось, что это именно так, судя по тому, о чем они говорят друг с другом? Читал ли Фрейд Ницше, который интересовался, почему женщину считают глубокой? И не был ли ответ «Потому что у нее никогда не достанешь дна» – тем, который так искал Фрейд?[19]
Вопрос семнадцатый
Должен ли я?
Не Вильям ли Шекспир из всех писателей наиболее знаменит своими вопросами? Не стоит ли после большинства заглавий его произведений поставить знаки вопроса? Много шума из ничего? Все хорошо, что хорошо кончается? И даже Ричард III? – нет ли здесь вопроса легитимности?
Если бы Шекспир не ценил в высшей степени вопросы, разве умер бы его Юлий Цезарь с вопросом: «И ты, Брут?» Другой вопрос: несмотря на то, что эти римляне всю пьесу говорят по-английски, то почему вопрос умирающего Цезаря звучит на латыни? Не потому ли, что он настолько серьезен? Когда ты обнаруживаешь, что твой лучший друг участвует в заговоре с целью твоего убийства, не самое ли время начать задавать вопросы на латыни, как полагаете?
Почему именно на тему антисемитизма Шекспир дает волю самому длинному потоку вопросов?