Что берешь в дорогу

Татьяна Ивановна, все еще стоявшая с цветами в руках, вздохнула. Ей хотелось рассказать, как Михаил любил книги, мечтал собрать хорошую библиотеку, да вот… не успел. И квартиру не успел получить. Столько лет в одной комнате ютились. Тогда еще и бабушка жила с ними. Где уж там собирать книги! И этот-то узенький шкаф с трудом втиснули. Вот бы сейчас порадовался Миша их новой двухкомнатной квартире.

Но вслух вспоминать о муже Татьяна Ивановна не решилась.

— Людочка, я на кухню. А ты займи гостя. Покажи… — Она чуть было не сказала «квартиру». Вовремя спохватилась: что значит — квартиру? Не брат, не сват — просто знакомый. — Книжки покажи, альбом с карточками, — договорила Татьяна Ивановна и скрылась за дверью.

Виталий поставил книгу на место, взглянул на чуть приоткрытую дверь и, обняв Люду, поцеловал ее в губы.

Поцелуй, пожалуй, несколько затянулся. Люде пришлось упереться руками в грудь Виталию. С трудом освободившись, красная, взволнованная, она, приходя в себя, тряхнула светло-русыми волосами и сказала:

— Правда, показать альбом с фотографиями?

— Я тебя люблю, — сказал Виталий.

— Не хочешь на меня посмотреть, какая была маленькой?

— Потом, Людок. Обязательно посмотрим. Обязательно. — Виталий обернулся к письменному столу. — А вот здесь, значит, ты учила уроки?

— Да, — радостно кивнула она, — за этим самым столом. Только, конечно, не в этой квартире. Раньше мы жили в другом микрорайоне. Не слышал — Аптекарский переулок?

Про Аптекарский он не слышал.

— Ну как же, — огорчилась Люда, — там Комсомольский парк, молодой еще, деревья несколько лет назад посадили, за ним — Дёмкинские пруды. Наши ребята на плотах катались. Даже паруса натягивали, из простыней… Ты хоть в парке-то был?

— Заходил как-то, но прудов не видел.

— И двадцать девятую школу не знаешь?

Виталий пожал плечами.

— Десять лет в ней проучилась. Хорошая школа… — Люда умолкла, ее серые глаза смотрели на темное окно грустно, не мигая. Виталий снова было потянулся к ней — обнять, но Люда, все еще пребывая в прошлом, в воспоминаниях, с печалью сказала: — Как все недавно было и как все уже далеко. А были уроки, контрольные, сочинения, экзамены, столько волнений. Друзья были. У нас в классе отличные ребята учились.

О ребятах Виталию тем более неинтересно было слушать.

— А квартира у вас очень даже приличная. — Приоткрыв дверь, он выглянул в переднюю. — А там вторая комната?

— Да, — кивнула Люда. — Мамина. Сначала они вдвоем с бабушкой жили. А прошлой зимой бабушка умерла. Очень давно болела.

— А это, значит, твоя? Личная? — Виталий внимательно оглядел комнату. — Метров четырнадцать будет. Или поменьше?

— Не меньше. Ровно четырнадцать.

— Глаз — алмаз! — похвалил себя Виталий.

— Действительно, — согласилась она. — Почему ты не пошел в политехнический? Стал бы инженером-строителем.

— А для чего? — пожал он плечами.

— Дома строить.

— В домах, Людочка, жить надо.

— Но сначала кто-то должен их построить.

— Вот кто должен, тот и построит. Для меня главное — спорт.

— Но строить, по-моему, тоже интересно. Красивые дома, с хорошими квартирами, с большими и светлыми кухнями. В нашей прежней квартире кухонька была такая, что только двоим и повернуться. Жир со сковородки на обе стены брызгал.

— А здесь? — спросил Виталий.

— Сам увидишь. Чай будем пить сейчас.

— Значит, большая и светлая, — заключил Виталий. — А солнце светит утром, часов до двенадцати.

Люда с удивлением скосила на него глаза:

— Странно, все угадываешь.

— Абсолютно! Высоту, размер, вес. Вот, пожалуйста… — Виталий резко наклонился, выбросил вперед руки, и в ту же секунду Люда оказалась в воздухе. И ойкнуть не успела. В его крепких руках она вдруг ощутила себя беспомощной и маленькой. И еще захлестнули радость, волнение, и были они сильнее стыда. Рукой обняла его за шею и, кажется, первая, потянулась к его губам…

— Уф! Чуть не задохнулась! — ошалело рассмеялась она. — Совсем с ума сошел!

Виталий поправил узел галстука с искристыми блестками и возвел глаза к потолку.

— Итак, продолжаем эксперимент: за граммы не ручаюсь, а килограммы — пожалуйста: пару кеге сбросим на туфли, на кофту, на джинсы, на все прочее… Остается шестьдесят пять чистого, голенького веса.

Люда до ушей залилась стыдливым румянцем. «Что это я, — подумала испуганно, — совсем потеряла голову».

А Виталий не выглядел смущенным.

— Ну, — пытливо спросил он, — как мое обследование?

— Почти угадал, — сухо ответила она.

— А все-таки?

— На килограмм ошибся.

— Больше, меньше?

— Больше.

— Это без джинсов?

И вдруг словно форточку распахнуло прохладным ветром — стало неуютно и зябко. Тревожно подумалось: как еще мало знает его. И, перестав дышать, вся напрягшись, вероятно, и оттого, что понимала — не спросить уже не сможет, Люда проговорила, глядя куда-то в сторону:

— Виталий, я хотела бы узнать… Ты часто… Ну большая, в общем, у тебя практика таких обследований?

— Обиделась? — Виталий виновато улыбнулся и взял ее за руку. — Глупенькая, я же люблю тебя.

Рука его была теплая и большая. И ласковая. Ом уже гладил ее плечо, шею.

— Понимаешь, девочка, я люблю тебя.

Она кивнула: