Что было бы, если бы смерть была

Может даже быть так, что и все остальные его похоти (всех остальных Перельманов) – не совсем глупости. Но всё это можно понять только в развитии сюжета: на его вершинах и окраинах, то есть в его (сюжета) экзистансе.

А в это время в ресторан с улицы вошла группа посетителей.

Душа Перельмана у монитора двинула стрелку, и ещё одна его минута стала другой минутой: в «эту» минуту на первый план вышла некая глумливость Перельмана, происходящая именно от его простоватости, от возможности «детскими» вопросами поставить в тупик само мироздание.

Например: так вы утверждаете, что женщина не-обходима? Вот вам на это насмешливость Сатирикона: в компании вновь прибывших (двух известных в узких кругах мужчин) был довольно-таки хорошенький мальчик!

Душа Перельмана ещё раз передвинула стрелку, и на экране (и в жизни) – Перельман поднялся из-за стола, переместился к мальцу, обнял его и принялся горячо целовать: душа Перельмана продолжала осваивать игры с реальностью.

Другое движение курсора: и прежние «хозяева» мальца совсем-совсем не обратили внимания на похищение у них предмета их обожания: миг(!) – и стало так, что не то что никто не заметил, а словно бы и раньше его у них не было.

Душа Перельмана продолжила игру.

Здесь ей выпала мысль (как при «игре» в «здешние» кости и плоть), что с ожидающей на улице Хельгой тоже возможно продолжить давешний (казалось бы – завершившийся) «возвышенный» торг.

Надо лишь (как Дон Кихот крестьянке) дать ей новое имя: Дульсинея. Спросим себя: за-чем? А чтобы и дальше с ней жить, ни о чём не жалея.

Но(!) – все похоти мира (что сейчас воплотились в перенесенном из прошлого Перельмане) тотчас громокопяще возразили душе: не спеши! Поспешишь – людей насмешишь: вот выгнала его душа Хельгу на улицу, и перед кем теперь в ресторане красоваться моему Перельману?

Для чего он целует мальца? Не для-ради красного ли словца!

Разумеется!

Ибо(!) – душа Перельмана двинула стрелку курсора, и на мониторе перед ним всё изменилось: тело Хельги продолжало ждать своего часа на улице перед рестораном, а душа Хельги (маленькая такая «вечная женственность») перенеслась опять в ресторан и увидела поцелуй Перельмана.

Быть может, все предыдущие телодвижения (смысла) – и были необходимы, чтобы произошло вот это «разделение» женщины на тело и душу: на мальца(!) и поцелуй – на изображение доступного тела (и не всё ли равно, каков его «формат»), и на претворение недоступного в несовершенство доступного.

Потом(!) – лукав постмодерн! Всем нам приходилось возжелать власти над формой. И не все стали от формы свободны.

Итак, Перельман (движением курсора) – поцеловал мальца.

Причём (поначалу) – игнорируя тех, кто вошёл вместе с мальцом. Причём (со своего причала) – женская душа Хельги наблюдала за ним и за тем, как происходило происходило сие целование, столь противное (невыгодное) её естеству.

Причём (замечу) – само «её естество» (в это время) всё ещё ожидало на улице своего возвращения к Перельману!

Такая вот пародия на действительность.

Самое время цитировать петрониевый Сатирикон!

Но здесь потребуется небольшое – ad marginem – прояснение: Хельга, кроме своей ипостаси амбициозного манипулятора, была вполне реализовавшим себя литератором, автором двух или трёх романов, в коих главными героями были садомиты.

Конечно же(!) – этот «горячий» факт никоим образом «не имело» отношения к «деланию имени на горячем»; но (несомненно) – этим так же прояснялся поцелуй Перельмана, являвшийся всего лишь самоиронией над похотью, привлекшей его к Хельге.

Разумеется и это (пояснение) – поверхностно; но! Прямо на глазах (у души Хельги: положим её зрячей) – происходило покушение на житейскую не-обходимость её женского естества.

Экзистенциальной иронии в происходящем глаза её женской души – не увидели. Поэтому реакция души (и её лексика) оказались соответствующими сему глобальному непониманию.

Душа Хельги (причем на петрониевой латыни) принялась ругать похотливого Перельмана отбросом и срамником! Она кричала, причем словно бы прямо в душу его душе! Посреди притихшего зала она прямо-таки изрыгала:

– Собака! Ты не можешь сдержать своей похоти.

Относительно «прошлого» Перельмана она оказалась права: «тот» Перельман – хотел бы, чтобы его восхваляли, а не поносили. Поэтому – смущенный и обозленный всей этой бранью Перельман схватил пустою стопку из-под саке и швырнул ей в лицо.

Она отшатнулась и завопила так, словно её глаз подбили.

Это была фантасмагория! Никогда бы нордически стойкая в своих амбициях Хельга ничего подобного не допустила в свою реальность.

– Как! – в ответ ей вопил Перельман-похотливый. – Как! Эта уличная орфистка, всегда держащая нос и вагину по ветру, желает, чтобы я взял её с помоста «работорговца» (где на самом-то деле она сама продаёт свою душу), и в люди вывел? Чтобы она (как вагина вокруг пениса) обвивалась вокруг моих прозрений?

здесь требуется упомянуть, что изначально знакомство Перельмана и Хельги состоялось на презентации в Санкт-Ленинграде её второй книги, и она более чем заслуженно считала себя человеком реализованным.