Что было – то было. На бомбардировщике сквозь зенитный огонь

Взлетели в конце группы. Спокойно и молча вышли на Борисовский аэродром, успели к еще горевшим САБам. Нашли цель, и штурман сбросил бомбы. Вроде хорошо попал, внизу что-то загорелось. Прожектора нас не нашли, зенитки не попали. Так же спокойно вернулись домой. Рядовой случай. О нем и рассказать нечего. Сел. Зарулил на стоянку. Не тороплюсь выходить, охлаждаю моторы. Из ярко освещенной кабины я не сразу разобрал, кто это поднялся ко мне по крылу. Глеб Баженов, конечно, и с ним еще кто-то. Глеб охватил мою голову, прижался ко мне, прокричал поздравления и, не дав остыть моторам, просунул руку за борт и сам их выключил.

– Ничего с ними не случится, – проговорил он.

Ко мне потянулись и еще чьи-то руки.

– Брось копаться, вылазь! – командовал и торопил Глеб.

Сойдя с крыла, меня обступили и другие ребята, но Глеб тянул к стабилизатору. Там во мраке я рассмотрел белую газету и расставленные на ней тарелки и чашки. Когда успели? Еще издали я уловил крепкий запах самогона. Пир!

Мне поднесли жестяную кружку. Кто-то наготове держал огурец. Самогон был свиреп и зело вонюч. Я выгнал из легких весь воздух и, не переводя дыхания, крупными глотками опорожнил кружку. Но, еще не ухватив огурец и боясь вдохнуть, я вдруг услышал резкий голос из темноты:

– Майора Решетникова к командиру корпуса!

Черт возьми! Все во мне оборвалось. Что ж подумает генерал, почуяв от меня, только что зарулившего на стоянку, самогонный дух? Когда успел? Выходит, в воздухе пил?

Делать нечего. Бегом, как полагалось по Уставу того времени, бросился к самолету комкора. Взойдя по ступенькам и увидя Евгения Федоровича далеко впереди за рабочим столом у кабины пилотов, я, не делая и шага в его сторону, громко, на весь фюзеляж, отрапортовал, что, мол, такой-то «прибыл по вашему приказанию». И тут, к моему ужасу, Евгений Федорович, широко распахнув руки и весело улыбаясь, направился по наклонной дорожке прямо ко мне, на ходу приговаривая:

– Дорогой ты мой, первым в корпусе совершил триста боевых вылетов! Ну, спасибо, ну, поздравляю!

Он обхватил меня и обцеловал.

Я стоял как изваяние – ни жив ни мертв, крепко сомкнув губы и не смея произнести ни слова. Потом долго, по очереди, поздравлял, потряхивая мою руку, весь оперативный состав КП. В конце Евгений Федорович заключил церемонию:

– Ну, езжай в столовую, там тебя ждут.

Стараясь не дышать, я поблагодарил генерала, произнес приличествующее моменту уставное заклинание и вылетел на волю. Я так и не знаю, почуял ли он тот убийственный дух или со свойственной ему деликатностью пренебрег подозрениями.

В летной столовой стояли сдвинутыми длинные праздничные столы. На стене, сообразно обстоятельству, растянулся пестрый плакат. Были торжественные тосты и в хохоте тонувшие шутки. На старом пианино долговязый, пригретый в полку, приблудный беженец из Львова Арон лихо бацал довоенные джазовые ритмы. Даже московский залетный гость Зуенков, не на шутку взыграв и на минуту утратив столичный флер, попробовал свое «бельканто» на какой-то оперной арии.

Разошлись на тихом, залитом солнцем рассвете.

Под вечер я снова был на аэродроме в готовности лететь на новое задание. Рядом с КП в своем «виллисе» полулежал, подремывая на заходящем солнышке, командир полка. Приоткрыв один глаз, он с некоторой иронией, меня насторожившей, эдак с ленцой и нарочитой дурашливостью в голосе спросил:

– Не на войну ли собрался?

В интонации явно звучал какой-то подвох, но, не догадываясь о его сути и пытаясь попасть в предложенный мне тон, я ответил вполне соотносительно, что да, мол, на оную.

– Так не велено пущать.

– Как это не велено? – не понял я.

– А вот так. Стало быть, бери машину и вози молодых.

– Это только на сегодня?

– Нет, это, брат, навсегда.

– Такого быть не может, – начал я потихоньку вскипать, еще ничего не понимая. – Ну почему вы так решили?

– Да нет, дорогой, не я. Звонил Тихонов, говорит – команда свыше.

Комдив был еще в своем штабе. Александр Иванович уступил мне «виллис», и я помчал в город.

– Ты, паря, уразумей, – Василий Гаврилович любил иногда сверкнуть стилизованным под своих енисейских земляков, простонародным говорком, – указания пришли от командующего АДД: «Хватит ему летать на боевые задания, пускай молодых готовит». Вот и исполняй.

Так ли все это было на самом деле или сам Василий Гаврилович учинил отлучение – попробуй разберись.

Но через 30 лет, когда в просторном загородном зале старая гвардия АДД за торжественным застольем отмечала семидесятилетие Александра Евгеньевича Голованова, я, стоя с рюмкой в руке и произнося юбилейную речь, вспомнил тот надолго застрявший во мне вопрос и спросил: могло ли так быть? На что Александр Евгеньевич тут же ответил:

– Это коснулось не только вас. Война шла к концу, нужно было думать о послевоенном развитии АДД и уже беречь боевые командирские кадры.