Что человеку надо

Тереса, приподнявшись, смотрит на Хорхе. Он ровно дышит. Нет, она не может с ним расстаться, это все равно, что умереть! А Маркес?.. Что же делать? Она пытается уснуть, легла на бок, крепко сжала веки. Кричат петухи. (В Валенсии много петухов, ночью они стараются перекричать один другого). Тереса думает: почему они кричат?.. Она полна суеверного страха. Она снова видит Маркеса. Он сидит усталый на земле и рукавом вытирает лоб. Он смотрит на Тересу. Она молчит. Она не может дольше молчать! Тереса вскрикнула. Хорхе проснулся, смешно потер рукавом глаза и потянулся, чтобы поцеловать ее. Она вскочила:

— Нет! Уходи.

Он спрашивал, уговаривал, просил. Она молчала. Пуще всего она боялась взглянуть на него. Только когда он ушел, она громко, по-бабьему заплакала.

Много дней Тереса пролежала в своей каморке с закрытыми ставнями. Когда она вышла на улицу, у нее закружилась голова от солнца. Она поехала за сыном.

— Я его возьму до понедельника.

Андрес вырос, загорел. Он теперь пионер, с гордостью он показал матери красный галстук. Говорит только о войне: «разведка боем, обходное движение, лобовой удар»; смеется над матерью:

— Это не пушки, а зенитки.

Они пошли гулять к морю. Андрес бегал по камням и расшиб до крови колено. Он не вскрикнул, не пожаловался. Тереса вдруг начала его целовать. Он обрадовался, но сказал:

— Мама, все смотрят.

Это было в пятницу, а в субботу приехал Маркес. Приехал он днем, но не пошел в Тересе, послал Хуанито предупредить, что освободится только к вечеру.

Он нерешительно постучался. Тереса волновалась, переставляла чашки с места на место, закрыла окно, потом снова открыла. Вдруг он заметит?.. Ни за что она не скажет правды! Ему не до этого… Она принудила себя быть веселой, шутила, передразнивала товарищей по редакции. Помогало присутствие Андреса. Он не отходил от отца.

— Погоди, мама!.. Как на Гвадалахаре было?

Он все знал: какие бригады дрались, где был отец, сколько отобрали у итальянцев танкеток.

Андреса уложили. Они молчат. Каждый думает о своем. Маркес вздрогнул: вот и кувшин!.. Он хочет спросить: «это правда?» Он посмотрел на Тересу. Как она плохо выглядит! Бледная, под глазами круги. Ей нелегко… Маркес подошел к ней и, ни слова не говоря, поцеловал ее в щеку. Она расплакалась.

Потом она попросила:

— Расскажи, как там?

Он долго говорил: холодные ночи, заботы — надо было гнать противника дальше, а не хватило грузовиков; говорил о боях, о победе, о пустяках — как Льянос нянчился с котом, как итальянцы, удирая, оставили на печи макароны.

— В Каса де Кампо наши замечательно дрались. Только людей жаль — большие потери…

— Ты знаешь, я в этом ничего не понимаю… Но ты мне все-таки объясни… Вот Андрес… У ребенка корь, и то не спишь, а потом вырастет и на войну… Зачем?

Он не сразу ответил, он закурил, отошел к окну. Он говорил, волнуясь:

— Я в Гвадалахаре допрашивал итальянца. Хорошее лицо, молодой, студент. Я его спросил, как ты: «зачем?» Дети в Мадриде… Знаешь, что он ответил? «Это меня не касается». Разве это люди? Да если они победят, они из Андреса такого же негодяя сделают! Я товарищам рассказал. Мы с этим в бой шли… Бриуэгу тогда взяли…

Тереса доверчиво слушает: ей теперь спокойно. Вдруг Маркес встает:

— Мне надо в штаб — совещание.

Маркес послал Хуанито на завод с письмом. Он хотел уехать в тот же вечер, но его задержали до понедельника. Он пошел в комитет партии. Там обрадовались:

— Завтра уходит новая бригада. Ты скажи им несколько слов.

На один час Валенсия переменилась: исчезли дамы, адвокаты, спекулянты. Народ громкий, возбужденный. Все говорят о недавней победе, итальянцев разбили… Пришли рабочие со знаменами союзов: металлисты, типографы, булочники, портные. Девушки натащили на площадь цветов, и запах разогретых солнцем роз смешивается с запахом бензина: это едут новые грузовики. Вот и бригада, все молодежь, крестьяне из Аликанте, из Гандии, из Мурсии. На трибуне — Маркес. Рядом с ним разодранное, выгоревшее знамя 5-го полка. Подходя к трибуне, солдаты начинают отбивать шаги: их тела выпрямляются: они поворачивают головы к Маркесу; восхищенно они смотрят на клочок кумача, — под этим знаменем дрались те, первые, возле Гвадаррамы, когда не было ни пушек, ни пулеметов, ни винтовок… А теперь… Теперь у нас танки, бомбовозы. Раз-два. Раз-два. Шаги сливаются, как будто по площади проходит великан в железной обуви, и вдруг, без команды, из двух тысяч глоток вырывается «Интернационал».

Среди артиллеристов — Хорхе. Как все, он восторженно смотрит на Маркеса. Он знает, что Маркес — муж Тересы, но он об этом не думает. Он поёт, и песня отдается в виске под горячим полуденным солнцем.