Что человеку надо

— Вижу, ведомые[3] отстали. Я — назад. Потом «пикнул» его, до земли догнал. Он, конечно, маневрирует, но я эти фокусы знаю. Он вверх, и я. Тут Грау дал очередь. Я его бросил только, когда огонь увидал…

Женщина спрашивает:

— И не страшно?

— Снизу глядеть страшней. Я свое знаю — гляди в оба. Видишь, мамаша какая у меня шея. Мы ведь шеей работаем…

Он выпил молока и пошел в штаб. Женщина его догнала.

— Тебе что, мамаша?

— Ничего… Спасибо сказать…

Вечером все остались в городе: теперь не прилетят!

Кривой Педро мокает хлеб в красное вино.

— Здорово их облупили!

Цирюльник Рубио отвечает:

— Если каждый день так, они быстро выветрятся.

— Им новых пришлют. Сволочи люди! У нас управляющий был из Хаена. Это давно, я тогда мальчишкой был. Он что сделал? Растолок стекло, посыпал на мясо и — собаке. Ее кровью рвет, а он стоит и обхохатывается. Вот и эти так… Порода!..

В комнате темно. За перегородкой ворочается жена Педро; она еще не оправилась после родов. Рубио говорит:

— А я как увижу такое, ночь не сплю — думаю. Голодные они, что ли? Поел ты, выпил вина, отдохнул, не пойдешь ты после этого детей давить. Дай каждому осла, домишко, маслин, чтобы на табак было, а пускай все живут, как хотят.

— Они и живут. Нам только жизни нет. Бить их надо, вот что! Правильно летчик говорил: ворочай шеей. Без разговоров. Поправится жена, я тоже пойду. Я их одним глазом высмотрю.

Проснулся ребенок, закричал. Педро принес его и качает. Мальчик успокоился; на губах у него радужные пузыри.

Батальон Вальтера стоит на гребне гор. Напротив — враг. Между ними зеленая долина: камни, козы, цветы. Каждую ночь приползают крестьяне из деревень, занятых фашистами. Вчера Ян чуть было одного не убил. Это старик, ему под шестьдесят, но он еще крепкий. Зовут его Марин.

— Мальчишка со мной, сын. Он сейчас коз гонит к часовне. Мы сговорились — я посвищу, он тогда пройдет.

Марина отвели к Вальтеру. Он протянул сухую жилистую руку и сказал:

— Я с Пепе работаю. Пепе знаешь? Третьего дня поезд под откос пустили. Итальянцы ехали. Шума сколько было! Смехота… Я сначала один в горах был, с сынишкой. Зря ходили, только что гвардейца застукал. Потом встретил Курро, он говорит: «Идем с Пепе работать, у нас динамит…»

Пришел сын Марина, мальчик лет двенадцати. Он пригнал сто семьдесят коз.

— Графские, из экономии. Пепе сказал: «Нашим пригони». Расписку дай. Только правильно пиши, мы читать не умеем, а Пепе прочтет.

Марин с восхищением разглядывает револьвер Вальтера:

— Хорошая штука!

— Итальянский. Полковника убили… Держи. Держи, тебе говорят. У меня есть другой, не хуже.

Марин, растерянный, берет револьвер, потом улыбается.

— Вот и взял. У нас с этим плохо. Итальянский, говоришь? Мы, когда поезд свернули, у них человек сто спаслось. Разбежались, как тараканы. А здесь можно было ухлопать… Они что делают? Приедут в деревню, баб в сторону и — бац, бац… У меня старшего сына убили. Он ученый был. Я у него в кармане приказ нашел, с печатью. Он у нас в деревне главным коммунистом был.

Марин достал из большого рыжего кошелька аккуратно сложенную бумажку. Это билет на вход в Народный дом имени Маркса.

— Написано что?

Вальтер бормочет:

— Приказ.

Он обнял Марина. Мальчик дергает отца за рукав:

— Идем, скоро светать начнет!

Фашисты наступают. В городе никого не осталось, кроме штаба полковника и глухой старухи. Окопы возле самой прядильни. Что прежде пощадили бомбы, разрушают снаряды. На колокольне было гнездо аиста: колокольню сбили; среди мусора валяется мертвая птица с раскрытым клювом. Орудья громят прядильню: пробили стены. Каждую ночь марокканцы выползают из окопов. Город прикрывает батальон горняков. Девять дней, десять, одиннадцать… Люди забыли, что такое сон; у всех красные, распухшие глаза; замучило вши; есть нечего — одни сухари остались.

Неприятель решил окружить город. Он нажимает теперь на шоссе. Дорогу защищает батальон Вальтера. Вчера потеряли кладбище, сегодня утром снова заняли. Снаряды разворотили могилы; торчат сухие кости, а рядом — трупы; некогда хоронить.

— Надо очистить город. Подкреплений нет и не будет. Люди устали. Если они захватят дорогу, все окажутся в мышеловке. А как ты хочешь ее удержать? У них по меньшей мере четыре тысячи марокканцев.

Вальтер отвечает;

— Есть приказ, значит, и разговаривать не о чем.

— Они еще подкинули табор… Ночью снова полезут.

— Вздор! Вот папирос бы достать — это дело…

Ночь холодная. Тихо. И вдруг — огонь. Такого еще не было… Фашисты решили во что бы то ни стало прорваться на шоссе. Наши отвечают слабо: мало снарядов, берегут. Марокканцы закидали окопы гранатами. Атаку все же отбили.

Утром к Вальтеру прибежал Гомес. Он не может говорить от волнения.

— Ушли…

Напротив — пустые окопы: трупы, тюфяки, проволока. Две недели боев сломили противника, ночная атака прикрывала отступление.

— Вперед!

Они прошли за день двенадцать километров. Фашисты, отступая, изредка открывали вялый огонь. На ночь разместились в деревне. Когда марокканцы наступали, крестьяне разбежались кто куда. Теперь они вернулись в деревню; несут бойцам вино, хлеб, яйца.