Что движет солнце и светила

- Нет, братан, ты не прав, - задумчиво и вполне трезво сказал Олег: была у него такая особенность - выпил, быстро захмелел, ещё выпил - и вроде как лучше соображать стал. -Помнишь, в десятом, что ли, классе мы проходили творчество Куприна? Учительница рассказывала что-то такое о его жизнелюбии, прочном и последовательном гуманизме, любви и сострадании к "маленькому" человеку, в общем, всю эту херню, которая есть в любом учебнике. Кажется, школьная программа не предусматривала чтение текстов Куприна, во всяком случае помню, что сам нашёл дома какой-то его роман и просто так, от нечего делать открыл где-то посередине...

- А, вспомнил! - обрадовался Александр. - Ты меня ещё потом донимал разными дурацкими вопросами. Например, таким: изменится ли любовь к женщине, если ты пойдёшь после неё в туалет и вдруг уловишь запах? Она, оказывается, какает и писает! А ещё тебя мучил вопрос, как можно изо дня в день много-много лет подряд любить человека, который чихает, кашляет, храпит, сморкается, а, может, даже и чавкает...

- Да! - воскликнул Олег. - Не помню, как назывался тот роман Куприна... А, не всё ли равно! В нем описывалась одна дама, которая испытывала брезгливый ужас при одной мысли о том, что два свободных человека - мужчина и женщина - могут жить вместе долго-долго, делясь едой и питьём, ванной и спальней, мыслями, снами, и вкусами, и отдыхом, развлечениями, и так далее, вплоть до шлёпанцев, зубной пасты и носового платка. И эта жизнь длится и длится, и куда-то теряется вся прелесть и оригинальность любви, и свежесть чувств, а восторг страсти становится обязательной принадлежностью супружества, иначе говоря: кончил, отвернулся и заснул.

- Что, классик прямо так и написал?

- Это я так пересказываю, чтоб тебе понятней было, - пояснил Олег и снова наполнил водкой стаканы. -Знаешь, старик, мне просто дурно стало. Как же так, думаю, была любовь - и нет её? Вместо радостного праздника утомительные, мутные будни. Что за ужас, когда один не любит, а другой вымаливает любовь, как назойливый попрошайка! И, веришь ли, уже тогда решил: в любви выдумывать ничего не надо, женщина - живой человек, и либо ты принимаешь её как она есть, со всеми её достоинствами и недостатками, либо уходишь в сторону, чтобы не мешать ей жить, - тут Олег заметил, что всё ещё держит стакан с водкой в руке. - А, старик, что это мы с тобой такие слабаки? Никак не можем допить последнюю бутылку... Расфилософствовались, едрёна вошь! Ну их, этих баб. С ними хорошо, а без них ещё лучше...

Понимая, что Олег, вылив в себя очередную порцию водки, снова на некоторое время может "отключиться", по крайней мере, потеряет логическую нить разговора, Александр тронул его за рукав:

- Погоди, - он смущённо кашлянул, - ты, значит, считаешь, что мужик должен либо любить бабу, либо использовать... До тех пор, пока не встретишь одну-единственную?

- А ты, старик, в душе остался таким же сентиментальным, каким был в школе, - заметил Олег. - Надо же! Об одной-единственной мечтаешь... Да откуда ты можешь знать: вот эта одна-единственная или вот эта, которую ты считал давалкой? А может, одна-единственная - это та, которую ты даже и не знаешь, как звать. Ехали, допустим, вместе в поезде, базарили о том - о сём, она смеялась, всякую ерунду говорила, угощала тебя жареными пирожками, а потом ты вышел на своей станции и увидел, как она машет тебе из окна, и когда поезд свернул за поворот, ты вдруг понял: это она! И, может, она станет тебе сниться, и ты будешь, сам не понимая зачем, приходить на станцию, ждать тот проходящий поезд...

- Красиво говоришь! - искренне восхитился Александр. - Будто наизусть роман читаешь...

- Э, старик! Да ты что? Я как закончил школу, веришь ли, хорошей книги в руки не брал, не то чтоб читал, - вздохнул Олег и снова поднял стакан. - В институте - учебники, конспекты, чертежи, потом - работа с утра до ночи, и газету-то не всегда развернёшь, а хорошие книги, знаешь, раньше продавали на всяких конференциях, слётах передовиков, ну и я их хватал - как все, ставил на полку: как-нибудь потом, мол, почитаю. А они теперь бывшей жёнушке остались... А, ерунда всё это! Давай, старик, выпьем за настоящую, а не книжную жизнь! Она и прекрасней, и страшней всех писательских выдумок...