Делать нечего, пришлось двинуть на железнодорожный вокзал. Там хоть есть где покемарить, а утром, в шестом часу, и первый пригородный поезд подадут: чих-пых, чих-пых, и доползет за два часа до тихой станции, которую из-за зелени не сразу н разглядишь… Зал ожидания был забит. Люди сидели, спали, разговаривали, ели, кричали. В углу на тюфяках и мешках лежали вповалку цыганки, между ними ползали и бегали их грязные, лохматые отпрыски, и не переставая орал младенец, завернутый в кулек желтой простыни с кружевными оборками; молодая красавица, капризно надув пухленькие губки, с завидной ритмичностью то шлепала его, то подносила к своей обнаженной груди, с силой прижимала голову ребенка к ней — он крякал, на мгновенье-другое удивленно замолкал и снова: а-а-а-а-и-и-и!
Андрей походил у киосков, поразглядывал от нечего делать всякие диковинки, выставленные в витринах, купил бутылку кефира и пару булочек (о Боже, почти три тысячи рублей отдал, и даже червячка не заморил!). Он надеялся, что освободится хоть одно кресло, и время от времени подстегиваемые вокзальным диктором полусонные пассажиры действительно срывались с насиженных мест, которые тут же занимали более расторопные и искушенные, чем Андрей.
Эй, парень! — окликнул Андрея усатый худощавый мужчина. — Иди сюда, присядь рядом! А то ходишь туда-сюда, как маятник, бедолага…
Мужчина снял с соседнего кресла объемную серую сумку, кивнул:
— Садись! Не хочу, чтобы какой-нибудь бич оказался рядом, — вот и застолбил место для приличного соседа. Ну их к черту, этих бичей! Грязные, немытые, дурной запах да еще, не дай Бог, вши переползут…
До этого, вышагивая по залу, Андрей несколько раз встречался глазами с этим мужчиной. Его живое подвижное лицо было несколько «киношным»: тонкие брови, правильный нос, аккуратные губы, тщательно выбритый подбородок и белые, просто немыслимо белые зубы, будто с рекламного плаката пасты «Пепсодент». Один раз мужчина, как Андрею показалось, даже чуть заметно кивнул ему. А может, н не показалось? Вот уступил же кресло…
— Далеко едешь? — полюбопытствовал мужчина. Андрей сказал.
— Ну, туда и пешком дойти можно! — присвистнул мужчина. — К утру бы как раз н дошел…
— Ноги свои, не казенные, — ответил Андрей и тут же застеснялся этой фразы. Что-то надо было ответить, брякнул первое, что в голову пришло, а ведь как неловко, даже на слух приторно все это прозвучало: чем-то заскорузлым, ограниченным отдает.
— А я вот никуда не еду, — сообщил мужчина. — Где-то нужно ночь перекантоваться. С женой, понимаешь, разругался. Покидал в баул кой-какие вещички, дверью
— хлоп! А куда податься-то? Не знаю. Ты, наверное, с женой тоже иногда конфликтуешь?
— Да нет, — ответил Андрей. — Зачем? Если когда и психану, то выйду во двор, постою, покурю, глубже подышу — все и пройдет. Я вообще-то не умею сердиться долго. Так как-то получается…
— Ну-у? — удивился мужчина. — Ласковый, значит? Молодец! Большая это нынче редкость, когда муж с женой не гавкаются.
Андрей смущенно молчал. Чудно ему было, что совсем незнакомый человек запросто с ним сошелся, но еще чуднее другое: будто бы давно знакомы разговор сам собой, без всякой натуги идет, и легко, как бы между прочим, обо всем. В селе какие разговоры? А такие: «Эй, Андрюха, как дела?» А хрен его знает, ни шатко ни валко, но не будешь же так говорить, не поймут, вот и буркнешь: «Ничего!» В ответ: «Может, это… ну, понимаешь… пузырь возьмем, а? Поговорим, посидим…» Тут уж приходилось изворачиваться, потому что пил Андрей редко, но уж если начинал, то меру забывал. Лад его знает, как это получалось: вроде ничего, все нормально — душа все легче и легче себя чувствовала, рвалась воздушным шариком куда-то ввысь, и веселее становилось, и скучающий, обыденный мир оборачивался сверкающим, ярким фейерверком красок и чувств. Но голова после этого просто разламывалась. как перезревшая, уже подгнивающая тыква. Тьфу, мерзость какая!
— Послушай, а может, ты меня помиришь с женой? — вдруг спросил мужчина. — Сам я не смогу. А ты найдешь нужные слова, улыбнешься. Ты вообще обаяшка, знаешь об этом?
Андрей смущенно молчал. И чувствовал, как уши наливаются внутренним жаром.
— При постороннем человеке она постесняется читать мораль и всякое такое, — продолжал мужчина. — Нет, это в самом деле хорошая идея!
— Неудобно, — засомневался Андрей. — Мы с вами-то, считай, незнакомы. Еще подумает черт знает что: пьянчужка, мол, вокзальный или вор…
— Да брось ты! У нас с тобой ни в одном глазу, трезвы, как монахи на заутрене. А дома бутылочка винца наестся, втроем и разопьем. За счастливое воссоединение семьи! Ты против?
— Да нет, кто же против этого? — слабо улыбнулся Андрей. — Но вот так, среди ночи, явиться нежданно-негаданно…
— Фу-у, опять сказка про белого бычка! — сердито перебил мужчина. — Я думал, что ты понимающий человек, может, даже интеллигентный, а ты как вбил себе в голову «нельзя», так с этим и живешь. Никакой в тебе чуткости!