Что движет солнце и светила

Игорь Николаевич чертыхнулся и отошел от зеркала. Беспристрастное равнодушие холодной плоскости испугало его: неужели он уже не будет молодым? О Боже, Боже, двадцать лет назад он думал о таких вот сорокалетних мужчинах, что они уже стары, и отчего это, мол, кидают взоры на молоденьких его подружек, если бросить им кое-что посущественнее уже навряд ли смогут? Ха! Могут, оказывается! Ай, пошляк и циник! Сам-то каков, а? Вот что-то же случилось, черт его знает что, но случилось: то ли заводиться трудно, то ли нужна новизна чувств, то ли что-то мешает, допустим, эта проклятая пружина в диване, которую все недосуг поправить, а она, подлая, в самый неподходящий момент скрипит и старается ущипнуть ягодицу. А может, вовсе и не это мешает, а что-то другое, что словом трудно выразить, потому что не подберешь точного определения тому томлению, нет, не томлению, а горько-сладкому и отчаянному щемлению души, и опять не точно, а впрочем, как передать ощущение чего-то зыбкого и неуловимого, того, что то ли есть, то ли нет, но к чему душа стремится: она знает нечто очень важное, высокое и вечное, что, может быть, никогда в твоей жизни не сбудется, потому что ты упустил, не заметил, не смог понять этого вовремя, когда истина открывалась тебе…

— Господи, да о чем это я? — недоуменно буркнул Игорь Николаевич. — И вправду какая-то порча приключилась! Сглаз! Жил — не тужил, а тут здрасьте! — заговариваться стал, вспомнил то, что давным-давно прошло. Возбуждаю себя, как дрянной мальчишка…

Он чуть не опоздал на лекцию. Запыхавшийся, сбросил пальто на кафедре и, забыв портфель с текстом лекции, помчался в аудиторию. Что-то говорил, спрашивал, отвечал на вопросы, читал стихи Кузмина, которые помнил наизусть, и все это на каком-то автопилоте, без обычного подъема, будто бы смотрел в конспект, не отрываясь от него, бубнил текст, понижая и повышая голос в местах, специально помеченных в конспекте синим карандашом.

К концу лекции он понял, что поедет в общежитие, где обитает Лепка. Ее отца, кажется, звали Михаилом, ну да, точно — дядя Миша Носов. Так и надо будет ее назвать: Елена Михайловна, где тут, мол, живет? И пусть снимает порчу, ведьма! Умеет же это как-то делать, надо же: все нормально было, никаких проблем и вдруг нате вам, будто омертвел, ничего не надо, депрессия, отсутствие чувств…

Лепку он нашел не сразу. Даже вахтерша, старая и всезнающая грымза, не припомнила ее по имени и все гадала, что же это за Елена Михайловна Носова может, нормировщица, нет, у той отчество другое, а Елена Михайловна из отдела кадров — очень приличная женщина, и фамилия у нее, кажется, другая, никакие мужики к ней отродясь не хаживали, она не из тех, кто шуры-муры разводит, как посмотрит — так сразу язык затолкаешь куда надо и ни-ни, не смей больше подходить, да-а, и возрастом вроде помладше, чем та, которую ищете, молодой человек…

Тут гадания и сентенции вахтерши прервал невзрачный серый мужичок в затертой шубе из синтетического меха:

— Захаровна, не знаешь, Фокусница уже пришла?

— Кыш, кыш! — шуганула его Захаровна. — У нее, слава Христу, просветленье: ни капли в рот не берет, куртку хорошую купила, вторая уж неделя пошла как нормальная, и видеть, и знать вас, бичар, не желает — всех гонит! Может, совсем наладится?

— Вторую неделю, бля, насухо пасется? — сморщился мужичонка и смачно высморкался в серый платок. — Еще дней пять, бля, будет фокусничать, это как пить дать. А я думал, братва у нее собралась, чин чинарём, хорошо сидят, только меня и не хватает.

— Иди, иди! — сурово насупилась Захаровна. — Она, если хочешь, закодировалась, да-а. Тысячи не пожалела на это дело.

— Ой-ей, бля! — ахнул мужичок. — Две бутылки, считай! Вот учудила, так учудила! Наверное, теперь Ленкой себя велит величать, не иначе?

И тут Захаровна хлопнула себя рукой по лбу:

— Эх, сразу не догадалась, что у Фокусницы-то имя есть. Вон кого вы ищете, молодой человек! Точно, ее. Елена она Михайловна, вспомнила! А вы ей кто будете?

— Одноклассник, — буркнул Игорь Николаевич.

— Вы уж извините, — разулыбалась Захаровна. — К ней все больше вот такие приходят, — она кивнула на мужика. — А вы — культурный, заметный, и не подумала, что вы к Фо…, — и осеклась, глядя за спину Игоря Николаевича. Он обернулся: Ленка!

В легком ситцевом халатике, покрытом голубыми цветочками, она казалась худенькой девушкой-подростком. Но в руке давно держала дымящуюся сигарету.

— Ой, Игорь! — она испуганно округлила глаза. — Ты как меня нашел? Ах, да! Мы как-то встречались, — и, засмущавшись, прильнула губами к сигарете и как-то жеманно одернула халатик, едва доходивший до коленок, и вдруг прыснула, закашлялась: — Ой, дым не в то горло пошел! Да ты чего тут стоишь-то?

— Фокусница, — тоскливо позвал ее мужичок в шубе. — Ты че, бля, завязала по-новой, никак?

— Не по-новой, а насовсем! — отрезала Ленка. — Давай вали отсюда!

— И даже браги нет, да? — настаивал мужичок. — Горит в трубах, спасу нет!

— Да катись ты! Ох и обрыдли вы мне все!