Пока Скотт вел светские беседы, его глаза нервно бегали по окружающим. Стоило только кому-нибудь достать телефон для селфи, Скотт тут же отворачивался. Я все больше понимала, что он имел в виду. Что этот гламурный мир – фальшивка, и Скотт больше не хотел иметь с ним ничего общего. Самолюбование этих людей причиняло боль, даже если в них и было что-то, что меня к ним притягивало. Харизматичные, привлекательные личности, одна ослепительнее другой. Одна утомительнее другой…
Скотт снова стал тем Скоттом, которого я знала по интервью. Полная противоположность Скотту, который после вечеринки плавал со мной в бассейне и смотрел на луну. Он снова стал тем, кто не снимал улыбку с лица и игнорировал томные взгляды. Тем, который всем нравился, потому что был таким привлекательным, таким земным, таким крутым, молодым и талантливым, но пока он говорил со всеми обо всем и ни о чем, глаза его были пусты. Я видела это и раньше, но сейчас – намного отчетливее.
После того как началась официальная программа, когда были произнесены несколько речей и поданы первые блюда, Скотт совершенно окаменевший сидел рядом со мной. Я так нервничала, что мне совершенно не хотелось есть. Все было вроде бы терпимо, по крайней мере до сих пор, но напряженная поза Скотта говорила об обратном. Его мать и правда сидела за нашим столом, я заметила, что в перерывах между речами она охотнее и оживленнее болтала с людьми из «Наско», нежели со Скоттом, и его, похоже, это устраивало. Он сидел с отсутствующим видом, и вечер, к счастью, уже подходил к концу. Короткометражный фильм, аплодисменты, речь, аплодисменты. Позже я ничего, помимо этого, не могла вспомнить. Только когда сестра Эли вышла на сцену, я стала внимательно слушать.
Я знала ее по постам в инстаграме и по интервью на ютубе. Когда она подошла к микрофону, я посмотрела на Скотта, он аплодировал, но будто в трансе.
– Спасибо вам за то, что собрались сегодня здесь, – начала она, и от ее сдавленного голоса меня будто ударило под дых. – Меня зовут Меган Джонсон, и я уверена, что вы все знали моего брата Эли, который слишком рано от нас ушел в прошлом году.
Скотт непроизвольно сжал кулаки, когда фотографии Эли появились на экране. Первая, на которой он смеялся, была черно-белой, но настолько живой, что мое горло сжала судорога. Я сидела не дыша, пока Меган продолжала рассказывать. О волчанке, которой она болела, и о том, как Эли сразу решил, что отдаст ей свою почку, если ее аутоиммунное заболевание начнет поражать собственные органы.
– Он был тем, кто всегда готов отдавать, не ожидая ничего взамен. Кто без колебаний был готов спасти мою жизнь. Кто всегда использовал свою известность, чтобы указать на проблемы и привлечь к ним внимание. Я не хочу говорить о смысле его смерти, потому что для меня это не имеет никакого значения. – Ее голос сорвался, и было видно, как она борется с переполняющими ее эмоциями. В зале было так тихо, что можно было услышать собственное дыхание. – Смерть моего брата никогда не будет иметь смысла. Он ушел слишком рано, но сейчас не об этом. А о том, что после своей смерти один Эли Джонсон дал шанс продолжить жизнь пятерым. Эли – герой и образец для подражания для своих поклонников, коллег и друзей. Большое спасибо, что пришли сегодня. Особенно тебе, Скотт, ты не представляешь, как много это для меня значит.
Холодный укол пронзил мою грудь, когда все взгляды обратились в нашу сторону и поднялся гул. На челюсти у Скотта дернулся мускул. Скотт коротко кивнул и опустил голову. Мое сердце бешено колотилось, и я не совсем понимала, почему именно. Оно колотилось, когда Меган Джонсон говорила о благотворительном проекте, прежде чем вручить организаторам вечера чек на один миллион долларов в качестве пожертвования от имени Эли. Оно колотилось, когда раздались гул одобрения и бурные аплодисменты. Оно колотилось, когда подавали следующее блюдо, а Скотт даже не притронулся к столовым приборам.