Что глаза мои видели. Том 2. Революция и Россия

Но и это было только каплею, в море, по сравнению с массою того призывного, с военной точки зрения, сорокалетнего хлама, который без всякой энергии муштровался на площадях и в переулках Петрограда.

Некоторый недостаток в продовольствии также начинал ощущаться: более, или менее, длинные хвосты уже начинали вытягиваться по улицам у мясных и хлебных лавок.

Люди со средствами, однако, не терпели еще недостатка ни в чем. Пиры еще задавались, и лучшие рестораны изобиловали не только посетителями, но и всем, чем можно было удовлетворить их изысканные аппетиты.

Театры и кинематографы, как всегда, были переполнены. Всюду чувствовалось, что «тыл» не стесняется в средствах. Приток их ощущался и в таких общественных слоях, где раньше они были только в обрез.

А шептуны-предсказатели все накликали неизбежность революции. Они не уставали твердить о полном расстройстве транспорта, и о быстро имеющем надвинуться голоде не только для Петрограда, но и для боевой Северной армии.

Комиссия генерала Батюшина, создание генерала Алексеева, хорошего военного стратега, но весьма недальновидного политика и плохого знатока людей, призванная бороться с «хищниками тыла», сама быстро превратилась в алчного хищника, арестовывая направо и налево, заведомо богатых людей, с исключительною целью наглого вымогательства.

Я совершенно в этом убедился, участвуя в предреволюционном уголовном процессе Манасевича-Мануйлова, в качестве поверенного гражданского истца, графа Татищева, директора Соединенного банка в Москве.

Кстати, по поводу этого судебного процесса, который очень возбуждал и без того возбужденное общественное мнение.

Его раз назначили к слушанию, но тотчас же сняли с очереди.

Пошли толки, что дело вовсе прекращено, по Высочайшему повелению. Об этом, действительно, усиленно хлопотали еще у | Распутина.

Об эту пору, к великому изумлению всего судебного мира, был назначен министром юстиции, на смену «приличного» Хвостова, ожиревший от ночных трапез, на чужой счет, кругом задолженый, беззаботный светский вивер, при нужде: спирить, чтобы угодить влиятельным старушкам, незаменимый собеседник, Н. А. Добровольский.

Его имели в виду, когда утверждали, что дело будет непременно прекращено, чтобы избежать скандальных разоблачений и дискредитирования власти.

Однако, у мягкотелого и беспрограммного министра не хватило на это храбрости. Он решил еще угодить общественному мнению, и дело было заслушано судом.

О каком-либо правительственном курсе в это время смешно было не только говорить, но даже помышлять.

С каждым новым назначением власть все распылялась и распылялась, превращаясь в нечто абсолютно мифическое. Бедный царь ездил в Ставку и обратно, сжимал в своих объятьях, неразлучного с ним, любимого сына, и — увы! — не чувствовал и не сознавал, что под его ногами уже звучит зловещая пустота. Незримой для него подземной работой пропасть подкопа была уже под его ногами. Еще шаг, другой и уже безразлично, твердый или осторожный, подкоп неминуемо обрушится, и пропасть поглотит его.

Все, кто были наиболее преданны и близки ему, уже были устранены, или сами оставили царя.

Убийство Распутина в великосветской ночной засаде, с цитированием при этом таких имен, как князя Юсупова, великого князя Дмитрия Павловича и монархиста Пуришкевича, и почему-то подозреваемых якобы участников их, таинственных агентов английского посланника Бьюкенена, пробило первую кровавую брешь в Царскосельском гнезде.

«Никому не позволено заниматься убийствами»! — была, будто бы, резолюция Царя на ходатайствах великих князей об отмене высылки великого князя Дмитрия Павловича.

Крылатые слова, ставшие пророческими, так как, вплоть до сегодняшнего дня, «занятия убийствами» являются лозунгом, рассчитанным не на одно всероссийское, но и на всемирное признание.

Глава тридцать шестая

Убийство Распутина оправдывалось, главным образом, решимостью устранить опасность сепаратного мира. Но и после этого убийства, все осталось по старому. Власть не обновлялась, и те же опасения эксплуатировались по-прежнему. Особенно усиленно ими козыряли «пораженцы» и революционеры. А, между тем, измена союзникам, по свидетельству иностранных военных представителей, бывших неотлучно с Царем в Ставке, и была сущая легенда, быть может пущенная в ход даже самыми врагами, чтобы добиться наконец, давно ожидаемой революции; другими словами, развала нашего фронта.

Ее эксплуатировали на все лады, и, все безразлично всасывавшее в себя болото Российской обывательщины судачило об этом, как о факте, благо сенсация от убийства Распутина, и сопровождавших его сплетен, стала испаряться.

Подземные кроты, шнырявшие прямым трактом из Берлина через Данию и Швецию в Россию, работали теперь, как никогда снабженные неприятельскими деньгами на «дело русской революции».

Но об этой интенсивной подпольной работе не только широкие круги российских обывателей, но и те, кому знать об этом надлежало, полного представления не имели.