Что губит королев

Ярко выраженная семейная страсть к дамам не обошла стороной и Августа. В 1686 году, в возрасте шестнадцати лет, он влюбился в Марию-Элизабет фон Брокдорф, фрейлину своей матери. Курфюрстина Анна-София пришла в ужас, отослала девушку от двора и отправилась вместе с сыном в Данию навестить родственников и заодно отвлечь юнца от греховных помыслов. Однако Август ловко выпросил у отца прощение для изгнанницы, и та вновь возвратилась ко двору.

Дабы отвлечь юношу от неподобающих занятий, как только ему исполнилось 17 лет, родители отправили его в сопровождении гофмейстера, лекаря и воспитателя в путешествие по Европе. Он странствовал инкогнито под именем графа Ляйснигка, но, естественно, принимающие монархи знали, кто приезжает к ним. Для них просто отпадала необходимость устраивать официальный прием.

После посещения нескольких немецких княжеств путешественники отправились в Париж. В конце июня юношу приняли в Версале. Он был потрясен великолепием огромного дворца, роскошным внутренним убранством, парком, которому не видно было границ, украшенному фонтанами, статуями, беседками. По парадным покоям дворца его водила дофина, жена наследника престола, урожденная баварская принцесса Мария-Анна. В знаменитой Зеркальной галерее к молодой женщине и ее кавалеру приблизился сам король Людовик ХIV, любивший свою бессловесную невестку за то, что она регулярно рожала внуков мужского пола (что и свело ее в могилу в возрасте всего 30 лет) и была далека от придворных интриг. Дофина представила тестю молодого гостя. Хотя сам Август уже в молодости выглядел весьма импозантно (его рост 1,76 метра был в те времена прилично выше среднего), французский король потряс его своим величием: одеждой, расшитой рубинами, сапфирами, изумрудами и желтыми топазами, тростью с рукояткой, усыпанной бриллиантами, державной манерой поведения и, главное, той магией нограниченной и всеподавляющей власти, которая исходила от него. Принц ощутил полную покорность окружавших короля блестящих вельмож, ловивших каждое слово своего владыки и воспринимавших его милостивый взгляд как величайшую награду в жизни. О, вот это и есть достойный образец для подражания!

Возможно, именно тогда в душе Августа зародилось безумное желание ощутить на голове тяжесть именно королевской короны, обладать именно вот такой абсолютной властью, править своими подданными именно из вот такого роскошного дворца, окружить себя вот такими же произведениями искусства! Он, к неудовольствию своих сопровождающих, забросил послеобеденные занятия и увлекся посещением театральных спектаклей, концертов, гуляний в парке и вечеров во дворце, когда светское общество играло в карты или предавалось изысканным беседам. А дамы! Какие восхитительные дамы украшали собой Версаль! Роскошно одетые, сверкающие бриллиантами (небогатые немецкие дамы все еще традиционно придерживались более скромных украшений, ибо во многих карликовых государствах действовали законы против излишней роскоши), кокетливые, бросающие томные взгляды на молодого и не особенно привлекательного, но хорошо сложенного юношу. Хотя до него уже доходили слухи о необычном влиянии на короля второй придворной дамы дофины, маркизы де Ментенон, пятидесятилетней особы, еще сохранившей следы некогда замечательной красоты, ему интереснее было слушать рассказы придворных о бывшей фаворитке, маркизе Атенаис де Монтеспан. Прикрыв рот рукой, они со вздохом сожаления предавались воспоминаниям об этой жемчужине Версаля, златокудрой красавице с синими глазами, царице балов и празднеств, блестяще исполнявшей партии богинь и аллегорических персонажей в придворных балетах. Ее царствие длилось долгие двенадцать лет, затем фаворитку весьма бесцеремонно изгнали из Версаля, но там полноправно проживали и резвились четверо рожденных ею от короля детей, узаконенных Людовиком и пользовавшихся его полной любовью, так же как и дочь постригшейся в монахини Луизы де Лавальер, увлечения молодости монарха.

Вторая знатная немка при французском дворе, жена брата короля, герцога Орлеанского, урожденная принцесса Лизелотта Пфальцская, так описывала впечатление от Августа в послании своей тетке, курфюрстине Софии Ганноверской:

«Я, собственно, не могу ничего сказать о сем принце, он не пригож лицом, однако хорошо сложен и имеет приятные манеры. Похоже, в нем больше живости, нежели в его брате, он не столь меланхоличен, единственно только немногословен, так что неведомо, что кроется за сим, но, насколько я могу судить, он не обладает таким умом, как наш принц Карл».