Что я любил

Последние дни нашего сосуществования прошли под знаком гнетущего беспокойства, которое охватывало меня, как только Марк выходил за порог, но мгновенно исчезало, стоило мне его снова увидеть. Я вдруг почувствовал, что простое физическое присутствие Марка обладало какой-то поистине волшебной силой. Смотреть на него и не верить ему было невозможно. Неподдельная искренность, написанная у него на лице, мгновенно разгоняла любые мои опасения, но стоило ему скрыться с глаз, как невнятная тревога накатывала на меня с новой силой.

Когда в пятницу вечером он, как всегда, вышел из ванной, он был бледен до синевы.

— Слушай, Марк, так нельзя, — сказал я. — Ты себя угробишь. Подумай, может, хоть на один вечер тебе лучше просто остаться дома?

Марк ласково потрепал меня по руке:

— Да что вы, дядя Лео! Все со мной замечательно! Мы же только тусуемся, музыку слушаем, видео смотрим, и все. Молодость, она же один раз дается, и пока я молодой, я хочу, чтобы мне было весело. Хочу успеть пожить!

С этими словами он бросил на меня сочувственный взгляд, словно я был живым воплощением пословицы "что имеем — не храним, потерявши, плачем".

— Знаешь, Марк, когда я был в твоем возрасте, моя мать дала мне один совет, который я запомнил на всю жизнь. Она сказала однажды: "Делай только то, что ты сам по-настоящему хочешь".

Марк недоуменно посмотрел на меня.

— Понимаешь, если твой внутренний голос говорит тебе "Не надо!" и от этого твое желание становится менее внятным, если ты в чем-то не уверен, не делай ни в коем случае.

Марк рассудительно мотнул головой и потом кивнул еще несколько раз.

— Здорово, — сказал он. — Я это тоже запомню.

В субботу вечером я лег в постель с мыслью о том, что эта ночь — последняя. На следующий день Марк должен был перебраться к родителям. Возвращение Билла и Вайолет, до которого оставались считаные часы, подействовало на меня как снотворное, и не успел Марк уйти из дому, как я заснул крепким сном, хотя на часах было всего одиннадцать. Мне снился длинный сон, который начался с эротической сцены между мной и Вайолет, совсем, правда, на себя не похожей. Потом мне стало сниться, что я иду по длинному больничному коридору и в одной из палат вижу Эрику, которая только что родила девочку. Вопрос об отцовстве, однако же, оставался открытым. Я встал перед кроватью на колени и сказал, что мне все равно, кто отец, что это будет мой ребенок, но тут малютка куда-то исчезла. Эрика осталась странно безразличной к исчезновению девочки, но я был в отчаянии, и вдруг оказалось, что это я лежу на больничной койке, а Эрика сидит рядом и все сжимает, сжимает мне руку. Очевидно, этот жест был призван утешить меня, но этого не произошло. Я проснулся от физического ощущения прикосновения. Кто-то и в самом деле впился мне в руку пониже локтя. Я открыл глаза и вздрогнул. В сантиметре от себя я увидел склонившееся лицо Марка. Он мгновенно отпрянул и метнулся к двери.

— Ты что делаешь? — выдохнул я.

— Ничего, — прошептал он в ответ. — Вы спите, спите, все хорошо.

Марк стоял в дверях спальни, и свет из прихожей падал ему на лицо. Губы его казались до странности красными. Он повернулся ко мне спиной. Рука по-прежнему горела.

— Зачем ты заходил?

Марк отвечал не поворачивая головы:

— Вы кричали во сне. Я услышал и испугался, что с вами что-то случилось.

Голос Марка звучал так, словно он специально старался говорить без выражения.

— Вы спите, спите.

Дверь тихонько закрылась.

Я включил ночник. У меня на руке краснело пятно. К волоскам на коже прилипли сгустки, похожие на следы от воскового мелка. Я поднес руку к самому носу и, присмотревшись, заметил внутри пятна какие-то оттиски, образующие кружок с неровными краями. Бороздки на коже напоминали оспенные рытвинки. Мысль, мгновенно пришедшая в голову, заставила меня учащенно задышать: следы зубов! Часы показывали пять утра. Я дотронулся пальцем до красного пятна. Это был не мелок, а что-то более мягкое и жирное на ощупь. Губная помада? Я вылез из кровати, подошел к двери спальни и запер ее изнутри. Потом снова лег. Мне было слышно, как на другом конце квартиры Марк ходит по комнате. Я всматривался в след на руке, пытаясь понять, что же это такое. Я дошел до того, что сам укусил себя, правда, не сильно. Мне хотелось сравнить оставшиеся на коже бороздки. Это определенно был укус. Марк меня укусил. Хотя кровь не выступила и кожа была цела, но выдавленную на руке отметину пекло немилосердно, и она не спешила исчезать. Что все это могло значить?

Странно, но мне и в голову не пришло сразу же броситься за Марком и потребовать объяснений. В течение двух недель мое отношение к нему колебалось между доверием и тревогой, но никогда в своих опасениях я даже мысли не допускал о возможности безумия. Подобного развития ситуации я даже не рассматривал. Но теперь этот дикий, необъяснимый, абсолютно бессмысленный поступок выбил у меня почву из-под ног. Господи, как же с ним теперь разговаривать?