Что я любил

— Вообще, это похоже на любовь. С легким оттенком безумия, но все равно, по-моему, это — любовь.

Люсиль прищурилась. Ее узкое лицо внезапно побледнело, под глазами обозначились тени. Все так же пристально глядя на меня, она покачала головой и медленно произнесла:

— Нет. Я его НЕ любила, но мне хотелось быть с ним рядом. Однажды, еще в самом начале, он сказал мне, чтобы я уходила, но на самом деле он этого не хотел. Он просто злился. Я тогда ушла. Он побежал за мной, я вернулась, и мы снова были вместе. Потом, через несколько месяцев, он еще раз попросил меня уйти, причем очень спокойно. Он говорил искренне, я это понимала, но сама не уходила, пока он не выставил меня за дверь.

Я молча смотрел на нее, недоумевая, зачем она мне все это рассказывает. Что это было: стремление поломать голову над вопросом без ответа "что такое любовь?" или роспись в собственной бесчувственности? Почему она описывает такие интимные и, безусловно, унизительные для себя подробности, словно это задачки из начального курса логики? Я смотрел в ее прозрачные голубые глаза. Их холодная незамутненность одновременно трогала меня и бесила. Мне вдруг захотелось ее ударить. Или поцеловать. Сделать что-нибудь, только бы дать выход этому бешеному порыву, этому безумному желанию разбить тонкую ледяную корочку, покрывающую ее бесстрастный лик. Я наклонился к ней, Люсиль ответила мгновенно. Она обхватила меня за плечи, притянула к себе и поцеловала в губы. Я тоже поцеловал ее, чувствуя, как язык Люсиль проникает мне в рот, все глубже и глубже. Ее напористость поразила меня, я бы никогда не подумал, что она на такое способна. Но я уже не в состоянии был размышлять о мотивах чьих-либо поступков. Мои пальцы лихорадочно расстегивали пуговицы ее платья. Я ощутил ее губы у себя на шее: легкое прикосновение языка, а потом зубы, впивающиеся в кожу. Этот укус был как разряд электрического тока, он словно просил: "Сделай мне больно!" Люсиль не нужна была ласка. Она, должно быть, с самого начала поняла, что мое желание замешено на ярости. Я сгреб ее за плечи и швырнул на диван. Люсиль жадно хватала ртом воздух. По лицу ее блуждала улыбка, слабая, едва заметная, но все равно улыбка, и в глазах горел торжествующий огонек, который меня только подхлестнул. Я задрал ей платье, пытаясь стянуть с нее колготки и белье. Она помогла мне и отшвырнула ногой в сторону полупрозрачный бежевый ком. Не раздеваясь, я дернул вниз молнию на брюках. Мои руки грубо шарили по бедрам Люсиль, раздвигая ей ноги. Когда я вошел в нее, она всхлипнула и больше не издала ни звука, молча впиваясь мне пальцами в спину и бешено выгибаясь навстречу моему телу. Я хрипел, моя кожа стала липкой от испарины. Воздух вокруг казался теплым и влажным, и я чувствовал терпкий аромат — возможно, так пахли ее духи или туалетное мыло, — к которому примешивался застарелый запах квартирной пыли. Все произошло очень быстро. Она сдавленно вскрикнула. Через мгновение у меня тоже наступил оргазм — и вот мы уже снова сидим рядом на диване.

Люсиль встала и вышла из комнаты. Едва за ней закрылась дверь, как меня пронзило раскаяние, острое, как железный шкворень. Люсиль вернулась с темно-коричневым полотенцем в руках. Я вытерся. Никогда еще собственное тело не казалось мне таким неповоротливым. Я чувствовал себя танком, у которого кончилось горючее.

В ванной я с мылом вымыл пенис. Вытираясь точно таким же коричневым полотенцем, я чувствовал, как между мною и тем, что сейчас происходило и происходит, разверзается пропасть и на самом деле меня уже давно нет в квартире. Всего несколько минут назад я желал Люсиль отчаянно и искренне. Я подчинился этому желанию, и оно стало для меня источником наслаждния, но теперь наша физическая близость казалась чем-то далеким, бледным подобием себя самой. Натягивая брюки, я вспомнил, как Джек однажды сказал: "Любой мужик — заложник собственного члена". Только, по-моему, это придумал не он, а художник Норман Блюм. Тем не менее слова звучали у меня в голове, когда я тупо разглядывал стоявшие на подзеркальнике баночки с ночными кремами и ярко-голубой мазок зубной пасты, засохший на краю раковины.

Пробыв в ванной неподобающе долго, я наконец вернулся в комнату. Люсиль в незастегнутом платье все в той же позе сидела на диване. Я почувствовал непреодолимое желание извиниться, но понимал, что делать этого нельзя. Говорить о том, что я сожалею, было бы по меньшей мере бестактно. Я сел рядом, взял Люсиль за руку и начал мучительно строить в голове первую фразу: "Я люблю Эрику… Я сам не знаю, как так получилось… Поймите, Люсиль, это не… Нам нужно серьезно поговорить…" Я отбрасывал одну банальность за другой и в результате молчал как дурак.

Люсиль посмотрела на меня:

— Лео…

Каждое ее слово звучало медленно и отчетливо:

— Я никому ничего не скажу.