Что имеем — не храним (СИ)

Джерси оглушающе рычит, прогибаясь всем телом, и Джорджи едва удерживается на нем, инстинктивно прижимаясь крепче. И задыхается от того, как с размаху туго входит целиком, и только яйца шлепаются о липкий мех. Джорджи всерьез не дышит, рефлекторно пытаясь упереться локтем в костистую поясницу, пока Джерси ревет еще, вцепляясь лапищами в диван. А Джорджи только ощущает, как гладко и мягко у Джерси внутри, как там все сжимается, пытаясь вытолкнуть его. И как горячо. Джорджи жмурится, думая, что даже ожог бы стоил того, потому что каждая попытка двинуться внутри – а он не может не двигаться, хватаясь крепче, и его член то выскальзывает немного, то входит глубоко с каждым гневным и размашистым движением Джерси – как попытка засадить в мягкую раскаленную лаву. Слишком горячо, как выкрученный до предела душ, как жар из открытой духовки, как наклониться лицом к костру.

– Какая у тебя температура, Дьявол из Джерси? – спрашивает Джорджи, стараясь отвлечь Джерси и чуток откидываясь назад, через силу – похоть застилает мозги – примериваясь, как бы еще удобнее схватиться.

– Что? – Джерси выгибает спину, и Джорджи, резко выдохнув, опять непроизвольно входит глубже.

– Температура. Ты пиздец горячий.

Джерси фырчит, наконец усмиряя в себе разозлившегося от боли зверя, и снова упирается мохнатыми лапищами в диван.

– Как в аду, Джорджи-бой, – его рык теперь довольный, горлом; Джерси по-кошачьи прогибается в спине, давая Джорджи удобно лечь на него грудью. И Джорджи наконец хватается накрепко, с низким стоном на выдохе, и принимается загонять жестко, быстро, не давая Джерси привыкнуть. Джерси только может чувствовать, как холодные сухие бедра бьются об его ноги и как глубоко растягивает его длинный узорчатый член. Очень глубоко, как для человека. Джерси не думал, что это будет так больно. Джерси не скажет об этом Джорджи.

Джорджи двигается неровным ритмом, даже не успевая хоть немного вытаскивать, по-собачьи прижимаясь и покрывая дьявола торопливыми движениями. Зад то сжимается вокруг его члена, то расслабляется, и Джорджи закусывает горькую шерсть, стараясь загнать еще поглубже. Хотя куда глубже, яйца так и бьются о мягкий мех. И это так странно – и тесно, – как будто трахаешь живого, взбрыкивающего оленя, держась только за его рога и торопливо присовывая под короткий хвост. Одновременно и возбуждает, и не слишком, и Джорджи не стесняется вдобавок накручивать себя картинками, закрывая глаза и засаживая в мягкий звериный зад. Он представляет, как это выглядит со стороны, человек, сношающий зверя, представляет, как сочно его член скользит между мохнатых ягодиц, как туго зажимает его гладкая черная каемка входа. Джорджи хотел бы увидеть, какая она раскрытая будет после него, темно-розовая внутри, а еще вот бы с его стекающей спермой. Джорджи хотел бы еще трахнуть ее пальцами, если не будет дерьма. Джорджи знает, что Джерси действительно вырвет ему руку – и проломит череп, – если только считает такие мысли с его лица. Джорджи рад тому, что Джерси не видит его лица. Он жмет лоснящуюся шерсть между пальцев и обтирается бедрами, чтобы Джерси почувствовал, блядь, весь его хер изнутри, шлепается яйцами о здоровую мохнатую мошонку и шумно дышит, закусывая нижнюю губу.

Бедра резко назад – и сразу вперед, вбить член так, чтоб до боли растянуть только сошедшийся вход. Джорджи кусает губы, он теряется во времени, заполненном однообразно голодными движениями. И его уже пиздец как ведет, он утыкается лицом во взмокшую шерсть, воняющую конским потом, простецки вдалбливаясь, до боли в собственных бедрах от торчащих повсюду костей Джерси. Тягуче и резко сводит все в паху, раз, другой, бедра двигаются и поясница прогибается уже на автомате, и дыхания объездить дьявола явно не хватает. Но хочется, хочется, и продолжить, потому что когда еще такой шанс выпадет и потому что от жары и духоты под веками расцветают жгучие индийские цветы, и кончить хочется, потому что уже ноют яйца, и нужно еще побыстрее, а быстрее – скользят по шерсти вспотевшие ноги, выскальзывает кость из мокрой руки. Но когда Джорджи хочется ебаться – он ебется в надрыв и крик. И яростно кричит сейчас в мокрый мех, ударяя кулаком в лопатку и сгребая новый клок шерсти.