— Может, я обронила его выше по берегу? — прошептала мама, находясь в нескольких шагах позади.
— Я пойду посмотрю, — сказала я. — Встретимся у лодки.
Мама кивнула и, повернувшись, присоединилась к своему другу. Я помчалась к берегу, присела и начала поиски. Густые заросли колючих растений загораживали мне обзор, но я осторожно пробиралась вперед. Наконец, в лунном свете мелькнул блестящий серебром кошелек. Я подобрала его и пошла обратно вниз, тем же путем, которым пришла, но поскользнулась на камне. Мне удалось сохранить равновесие, и к тому времени, как я достигла нужного побережья, мое дыхание сбилось. Я искала маму, но никого не нашла.
Вокруг было жутко тихо.
Я направилась к той части берега, где видела маму с ее другом в последний раз, но никого из них не обнаружила. Сначала я не могла понять, что вижу. Берег был пуст и только следы на песке свидетельствовали об их недавнем присутствии. Паника пульсировала в воздухе вокруг меня. Неужели их обнаружил мой дядя? Или мистер Финкасл? Но я бы непременно услышала какой-нибудь шум. Я бродила по берегу взад и вперед, пока мой ужас разрастался. Дыхание вырывалось изо рта громкими всхлипами.
На меня обрушилось осознание.
Лодка исчезла. Действительно исчезла.
Я посмотрела на Нил и комок застрял у меня в горле. Размытые очертания лодки виднелись вдалеке, и мне пришлось прищуриться, чтобы разглядеть их. Она бесшумно шла по воде.
Она несла мою мать туда, куда было известно одной реке.
Это была Добрая ночь81
.Канун Рождества. И моя мама бросила меня.
Не знаю, сколько времени я провела у Нила, надеясь, что это была ошибка, что они каким-то образом не смогли справиться с управлением лодкой. Я бы даже поверила, что лодку утащил крокодил.
Что угодно, только не правда.
Между глаз усиливалась боль, давление нарастало болезненной пульсацией. Глаза жгло. Я рухнула на песок, острые камни впились в мою кожу. Я почти ничего не замечала. В голове мелькали последние две недели, одна ужасающая сцена за другой. До меня не доходил смысл происходящего. Почему она оставила меня? Неужели она не хотела, чтобы я помогла ей с артефактами?
Мне было так холодно, страшно и мучительно стыдно. Ноющее чувство, что я поступила как идиотка, пронизывало меня насквозь. Я потянулась к маминому шелковому кошельку и порылась в нем, надеясь найти—
Мои пальцы нащупали маленькую сложенную записку. Было слишком темно, чтобы разобрать слова, поэтому я, спотыкаясь, поднялась на ноги и пошла обратно в лагерь. Стыд клубился в глубине моего живота, и я чувствовала боль, словно выпила яд. Когда я добралась до лагеря, то старалась ступать как можно тише, помня, что Уит чутко спит.
Я чиркнула спичкой и зажгла свечу, оказавшись в своей прибранной комнате. Ковер и ящик были единственными предметами, которые я решила оставить. Дрожащими пальцами я развернула записку.
Из меня вырвался громкий всхлип. Я закрыла рот рукой, пытаясь заглушить рыдания. Смятение и горе боролись во мне. Я не понимала, почему она оставила меня, почему заставила поверить, будто мы уедем вместе.
— Оливера?
Я замерла, слезы все еще текли по моему лицу. Уит стоял по другую сторону развивающейся занавески, были видны его босые ноги. Я прикусила губы, пытаясь быть как можно тише.
— Оливера, я тебя слышу, — тихо сказал он. — С тобой все в порядке?
Я пыталась ответить ровным тоном, но не смогла.
— Уходи, Уит.
Он оттолкнул ткань в сторону и шагнул внутрь, моргая в тусклом свете. Его взгляд упал на пол, где я сидела, сгорбившись на ковре. Уит опустился на колени рядом и потянулся навстречу, прижав меня к себе. Его бедра прижались к моим.
— Инез, — прошептал он. — Я уйду, если ты этого хочешь, но мне нужно знать, все ли с тобой в порядке. Ты ранена?
— Думаю, у меня разбито сердце, — прошептала я.