Он откинулся на спинку стула и, молча, вперился в меня взглядом.
— Я уже говорил вам, как мне жаль?
Я покачала головой.
— Они были прекрасными людьми, и я искренне заботился о них, — в чертах его губ и глубине глаз не было издевки. Он смотрел на меня с иной стороны возведенной им стены, абсолютно открыто. Я никогда не думала, что увижу его таким… Честным.
— Когда вы видели их в последний раз?
Мой вопрос испортил момент. Он заерзал в кресле, заметно отстраняясь. Его голос прозвучал отрывисто.
— За несколько дней до их исчезновения.
— Как они выглядели?
Мистер Хейс сложил руки.
— Зачем устраивать себе ад? Их больше нет, и вы не сможете это исправить.
Я вздрогнула. Еще минуту назад я ждала от него ехидных замечаний. Я была готова к этому юлящему разговору, который ни к чему не приведет. Но потом он позволил мне увидеть человека, скрывающегося за его очаровательной улыбкой.
Он был добрым и отзывчивым.
Резкая смена его настроения ранила меня.
— Будь это ваша семья, разве вы бы не хотел знать?
Мистер Хейс опустил взгляд на стол. Его густые ресницы касались щек, словно распростертые крылья.
— Да, хотел бы.
Больше он ни слова об этом не произнес. Официант подошел к нашему маленькому столику и принял у нас заказ: кофе для меня, чай для Хейса. Он заказал финики в шоколаде и два масляных круассана с кремом шантильи.
Мистер Хейс начал рассказывать о Гроппи. Он много знал о заведении, о том, что большинство сотрудников владеют несколькими языками, а на кухне работают кондитеры мирового класса. Он отметил нескольких клиентов. Некоторые из них были египетскими политиками, министрами и людьми верхнего эшелона, а другие были известными путешественниками. Казалось, что в этом месте собирается все высшее общество Каира: паши, беи, эффенди, богатые туристы и иностранные высокопоставленные лица.
Мистер Хейс говорил, дико жестикулируя руками. Он оказался прирожденным рассказчиком, делая необходимые паузы, втягивая меня в историю вопреки моему желанию. Я уставилась на его лицо, изучая впадинки и четкие линии. Его скулы были острыми, а изгиб рта говорил о человеке, умеющем лгать. В целом, его внешность была привлекательной, но за ней скрывалась настороженная горечь, спрятанная в глубине его светлых, похожих на волчьи, глаз.
Я достала из сумочки скетчбук. У меня чесались пальцы, так хотелось запечатлеть мистера Хейса в этот момент. Благодаря миниатюрному размеру, скетчбук было удобно брать с собой всюду, куда бы я ни пошла и многие его страницы уже были заполнены изображениями моих товарищей по пароходу и видом на сад, открывающегося с моего балкона в номере. За считанные секунды я сделала набросок того Хейса, которого знала лучше всего: пристальный взгляд, полностью не скрывавший того смятения, которое он постоянно держал глубоко в себе. Я использовала салфетку, чтобы растушевать резкие угольные линии, смягчая его напряженные брови.
Когда я закончила, Хейс стащил скетчбук на свою половину стола и начал его листать.
— Неплохо, — сказал он, улыбнувшись уголками рта.
— Неплохо — именно то, к чему я стремилась, — ответила я.
— Перестаньте выуживать комплименты, — сказал мистер Хейс, все еще рассматривая мои рисунки. — Вы все равно не умеете на них отвечать.
Я приподняла бровь, но он этого не заметил. Тогда меня поразило, что он продолжает ожидать, что я буду действовать по определенному, заранее прописанному сценарию и мой отказ мог привести его в бешенство. Я пообещала себе никогда не менять поведения.
Он рассмеялся и указал на страницу.
— Это должен был быть я? Вы переборщили с линией челюсти и сделали ее слишком острой.
Я посмотрела на острую линию его челюсти.
— Нет, не переборщила.
— Здесь нет ваших автопортретов.
— Зачем? Я предпочитаю рисовать людей, которые меня интересуют.
Он замолчал и до меня дошел смысл сказанных слов. Я судорожно пыталась придумать, как взять свои слова обратно, но ничего не приходило на ум. Медленное понимание проникало в мой разум, стекая как мед. Я сказала правду, и, устраивает меня это или нет, Хейс
— Так, вы находите меня интересным.
Я ничего не ответила. Мне любопытно было посмотреть, в какую игру он будет играть. Он всегда начинал какую-нибудь.
— Что
Он произнес этот раздражающий вопрос со спокойным выражением лица.