Что известно реке

— Хорошо, Оливера. Я был кадетом уже в свои пятнадцать, мне купили место, когда я был еще в яслях. Я не видел англичанок уже много лет, — он поднял глаза от рисунка, чтобы встретиться с моим взглядом. — А ты? Имеешь кавалера, ухаживающего за тобой?

— Не совсем, но, полагаю, кто-то будет, если я этого пожелаю.

Уит напрягся, его губы слегка сжались.

Любопытная реакция, которая одновременно и взволновала, и напугала меня.

Его голос остался бесстрастным, но я не поверила.

— О?

— Мои родители выбрали сына консула. Эрнесто Родригес. Он как раз тот тип людей, которого одобрила бы моя мать. Вежливый и воспитанный, со связями, из старой аргентинской семьи.

— Повезло ему.

— Я не могу понять, сарказм ли это, — сказала я.

— Нет, — предсказуемо ответил он.

— Лжец.

— Я продолжаю говорить тебе, Оливера. Не верь ничему, что я говорю.

Затем, он отвел взгляд. Я продолжила работу, прищурившись рассматривая одну из колонн и пытаясь разобрать иероглифы, но рельефы были слишком далеко. Я встала и протянула ему свой альбом, стараясь не размазать краску. Я смахнула пыль и подошла ближе к высеченным в камне рельефам, нахмурив брови. Здесь были сотни незнакомых мне символов, рисунки различных людей и разных видов одежды.

— Оливера.

— Ммм?

— Не могла бы ты подойти сюда?

— Через минуту.

— Сейчас.

Ну после этого я не подошла бы к нему еще минут десять.

— Я занята, Уит.

— Уже шестой раз, — сказал он.

Встав, он подошел ко мне, держа мой альбом раскрытым. Почему-то казалось, будто бы он напрягся, словно готовясь к чему-то, что я не хотела бы знать.

— Ты считаешь, сколько раз я называю тебя по имени?

— Я считаю, потому что не давал разрешения обращаться ко мне неформально.

Я отвела взгляд от расстегнутых пуговиц на воротнике его помятой рубашки и развивающихся на ветру неухоженных волос.

— Ты не можешь говорить серьезно.

— Мне казалось, ты говорила, что я ни к чему не отношусь серьезно.

— Так ты интересуешься мной. Я не была уверена, насколько это связано с тем фактом, что мой дядя тебе платит. Я замечаю, как ты пялишься.

— Я пялюсь на множество красивых леди, Оливера. Не придавай этому значения, — произнес он, но слова прозвучали сурово, без привычной игривой нотки.

— Я уже наслушалась этого.

Его голубые глаза сузились.

— Мне не нравится твой тон. На что ты намекаешь?

— По-моему, этот джентльмен все слишком отрицает⁶⁷.

— Черт возьми, — сказал он. — Опять Шекспир.

— Чего ты хочешь, Уит?

Мышцы на его челюсти дрогнули.

— Я хочу, чтобы ты объяснила это, — он указал на рисунок в моем альбоме.

Изображение врат с карточки.

Я скрестила руки.

— Это врата храма.

— Правильно, — Уит смотрел, сузив глаза. — Где ты их видела?

Я беспечно махнула рукой.

— Кажется, в туристической брошюре. Не могу сказать точно.

Скобки, обрамляющие его рот, углубились. Поздний полуденный свет придавал его чертам мягкую дымку. В уютном полумраке его волосы выглядели медными.

— А ты попробуй.

— Честно говоря, я не помню, — я невероятно гордилась своим бесстрастным тоном. — Если ты не заметил, мой альбом полон подобных зарисовок. Мне следовало бы чаще этим заниматься, но я забываю. С чего вдруг такой интерес к вратам?

— Это не то, на что можно так просто наткнуться.

Его тщательно сформулированный ответ не ушел от моего внимания.

— Но ты видел их. Где-то.

— Я этого не говорил.

— Конечно, говорил, — возразила я.

— Ну, я не могу запретить тебе так думать, — огрызнулся он. — Инез, это важно. Скажи мне, где ты видела эти врата?

— Только если ты откроешь мне их значение.

Уит сжал челюсти.

— Я не могу.

— Потому что мой дядя этого не хочет.

— Вот как ты думаешь? — спросил он, его каштановые брови поднялись к линии роста волос. — Это довольно серьезное предположение.

Мы уставились друг на друга, между нами пролегла черта. Я на что-то наткнулась, я знала это. Но я никак не могла разобрать, что чувствует по этому поводу Уит. Хотел ли он, чтобы я выяснила то, что дядя намеренно скрывал от меня. И тут меня осенило.

— Я понимаю, — тихо произнесла я. — Ты не будешь в открытую нарушать приказы моего дяди.

— А тебе не приходило в голову, что он хочет защитить твои чувства? Может быть, подробности тебя не обрадуют.

Он потрепал свои и без того растрепанные волосы, явно размышляя, что мне сказать.

— Суть одна и та же, Оливера. Твоих родителей больше нет, и ничто из того, что ты так стремишься узнать, не изменит этого факта.

— Значит, врата как-то связаны с моими родителями.

Я стиснула зубы от досады. Раздражение росло во мне постепенно, словно складывалось по кирпичику. Я понимала, что у Уита есть работа, но сейчас он был препятствием на пути к ответам, которые я отчаянно хотела получить; нет, в которых нуждалась. Это касалось моей семьи. Информации о том, что с ними случилось.

Как они умерли.

— Ты всегда так хорошо выполняешь приказы? — с горечью спросила я.

Он выпрямился. Его голубые глаза пылали гневом, который я прежде еще не видела.

— На самом деле все не так.

— Мне очень трудно в это поверить.

— Ты ничего обо мне не знаешь. Я в любом случае не сказал бы тебе.

— Я знаю достаточно, — возразила я.

— Послушай, ты глуп—