Что хочет женщина…

– Я сам не знаю точно, – медленно начал Стюарт, – но у меня есть версия. Когда я был ребенком, мы жили в Барроуфилд, поместье деда. Моя мать и сейчас живет там по десять месяцев в году. Она приезжает в Лондон только на сезон. Дед обожает ее и всегда обожал, насколько я могу припомнить. Я тоже там жил, пока не пришло время ехать в школу. Тем летом Теренс приехал в Барроуфилд, что для него было крайне несвойственно. Я едва знал отца. Почти все время его место занимал дед. Но Теренс приехал и взял меня на прогулку верхом. Я как раз получил от деда мерина и гордился своим умением держаться в седле. И тогда мне не терпелось показать отцу свое искусство. Помню, он почти все время молчал, пока мы не достигли узкой тропы, которая вилась вокруг оврага. Обрыв был очень крутым, и отец заставил меня спешиться и подойти к самому краю. Я бывал там много раз, конечно, и неоднократно это проделывал, как и все озорные мальчишки. Но Теренс заставил меня стоять там долго. Он заявил, что, по его мнению, я должен называть его не отцом, а по имени. Я не хотел… это мне казалось неестественным, и спросил почему. Он оглядел меня с головы до ног, поскольку с его прошлого визита я немного подрос, и сказал, что не может иметь такого высокого сына. Я посчитал это неудачной шуткой, но с того самого дня, когда бы я ни назвал его отцом, он меня поправлял.

Шарлотта слушала, не задавая вопросов, но теперь подняла голову:

– Ты так и не узнал, в чем дело? Что сказали твои мать и дед?

– Так и не узнал, – пожал плечами Стюарт. – Каждый раз, когда спрашивал мать, она старалась от меня отделаться, пока я не сообразил, что она просто не хочет отвечать. Дед же воздевал руки к небу и что-то бормотал насчет «несговорчивого» Теренса, но и только. Окружающие не находили ничего необычного в том, что я зову отца по имени, так что вскоре я вполне привык.

Но как-то перед отъездом в школу я подслушал болтовню горничных. Они хихикали над тем, что вытворял дед: он велел каждый день ставить матери в комнату живые цветы, часто дарил подарки, причем иногда очень дорогие. Одна горничная заявила, что Белмейн – мой дед, – любит мою мать больше, чем Теренс. Остальные смеялись. Другая предположила, что так было всегда, и поэтому Теренс так не любит меня.

– Не хотели же они сказать… – нахмурилась Шарлотта.

– Я заподозрил, что хотели. Что заставляет мужчину невзлюбить собственного сына настолько, что он даже не позволяет мальчику называть его отцом? Что, если я сын его отца?

Шарлотта тихо ахнула:

– Так… Так ты его брат?

Он снова пожал плечами, старательно избегая ее взгляда:

– Доказательств у меня нет. Но это объясняет, почему мать живет с Теренсом только во время сезона, и то ради приличий, и почему дед души в ней не чает. Не могу сказать, соблазнил он ее до или после свадьбы с Теренсом: я родился почти через девять месяцев. И как ни стараюсь, не могу решить, что Теренс считает большим грехом, но считаю, что все произошло после свадьбы, и Белмейн просто не мог заполучить ее сам.

Мысли Шарлотты пришли в смятение. Вполне приемлемое, хоть и ужасное объяснение.

– О, Стюарт…

Он слегка отстранился и погладил ее плечо:

– Не жалей меня, Шарлотта. Несмотря ни на что, меня растили любящие родители.

– Но гадать… Знать, что все подозревают, будто ты…

Хотя она осеклась, он прижал палец к ее губам.

– Так или иначе, я наследник Белмейна, а он никогда не позволит Теренсу помешать отдать мне наследство. – Он отнял руку и нежно поцеловал Шарлотту. – Прошлое не изменит тебя, каким бы ты ни был. Оно может повлиять на твой характер, но не будет диктовать, каким должно быть твое будущее. Если ты, конечно, сам ему этого не позволишь.

Стюарт натянул одеяла повыше и прижал Шарлотту к себе. Несколько секунд оба молчали, наслаждаясь взаимной близостью и полным доверием. Старые раны уже не ныли так сильно, словно рваные края ее боли соединились с рваными краями его боли, и они сумели утешить друг друга.

– Стюарт… – нерешительно начала Шарлотта, – расскажи об Оуквуд-парке.

Его рука надолго легла на ее плечо.

– Это в Сомерсете.

Его пальцы снова скользнули по ее руке.

– На самом деле это тихая маленькая ферма. Едва насчитывает сто двадцать акров. Я купил ее у шотландца, который так и не нашел времени туда съездить. Ферма перешла его семье по брачному контракту, но на ней десятилетиями никто не жил. – Он рассказал о земле, описывая ее акр за акром. – Там очень плодородная почва, которая за эти годы превратилась в целину. Но она может быть вспахана уже следующей весной и подготовлена к севу овса и ячменя.

Затем Стюарт рассказал о доме, нуждавшемся в ремонте, но все еще крепком, если не считать восточного крыла, крыша которого некоторое время назад обвалилась.

– Мы уже почти его снесли, – спокойно добавил он, но Шарлотта расслышала в его голосе нотки гордости и энтузиазма. – На этом месте можно построить прекрасную оранжерею, как у матери в Барроуфилде. И я хотел бы разбить сад, в котором были бы не только старые дубы, но и фруктовые деревья. Вот и вся ферма…