Что мне делать без тебя?

- Я хочу вернуться в Штутгарт, - без всякого выражения сказала Олеся.

- Ты очень скоро туда вернешься. А завтра улетишь домой. Больше мы с тобой не увидимся, второй раз ни я, ни ты на встречу не отважимся. Это всего-навсего ностальгия по прошлому - и ничего больше. Но ностальгия - страшная штука, с ней иногда невозможно бороться. Вот я и не справился... И ты тоже не справилась с ней. Вот чего я от тебя не ожидал.

- Чего ты вообще ожидал? - вспылила Олеся. - Если я не думала ни о чем, то ты и того меньше!

Валерий кивнул, соглашаясь.

- Да, я не могу ни в чем тебя упрекать: прошлое ворошить бесполезно. И даже опасно. Посиди со мной еще немного, у нас есть в запасе время.

Они снова затихли. О стекло с размаху ударился жук и быстро полетел прочь. Ветер тормошил верхушки деревьев.

- Какой спокойный город! - прошептала Олеся.

- Очень спокойный, - согласился Малахов. - Не то что Москва. Напрасно я все это затеял, Олеся. Я не могу теперь расстаться с тобой.

Он произнес последнюю фразу так ровно, что Олеся в страхе отпрянула и вжалась в сиденье. Она хорошо знала, что значит чересчур бесстрастный тон Валерия.

- Ты останешься со мной, - размеренно, невозмутимо продолжал он. - Навсегда. Я больше тебя от себя не отпущу. Для этого я и вызвал тебя. Здесь очень спокойный город, и здесь нам будет значительно лучше, чем в безумной Москве. Здесь нет сумасшедших темноглазых мальчиков с неуравновешенными страстями. Здесь все аккуратно взвешено и отмерено. Ты никуда не улетишь завтра. И сегодня ты не уедешь в Штутгарт. Я все давно рассчитал и обдумал, а потом написал тебе. Полина уже большая, и там есть Глеб. Я не могу без тебя, Олеся, и если ты знала об этом, то зачем же тогда прилетела ко мне через Европу по первому зову?

Она молчала, совершенно раздавленная происходящим. Почему она все-таки никогда не думает ни о чем? Во рту стало сухо.

- Валерий, - несмело начала она, - Валерий...

Он задумчиво смотрел на нее. Сейчас они поедут к нему. Да, он совершит преступление, которое преследуется законом: умыкнет чужую жену, вдобавок, подданную другого государства. А наплевать ему на все государства! Пусть потом закон осудит его, глядишь, все и обойдется! Присяжные будут растроганы столь удивительной историей, а немецкие и российские дамы обольются слезами. И что значит какой-то ничтожный закон по сравнению с человеческим чувством? Только оно - единственный непреложный закон на Земле. Валерий все рассчитал и обдумал. Присяжные его оправдают.

Олеся замолчала.

- Значит, ты согласна! - утвердительно сказал Малахов и включил зажигание.

- Валерий! - в смятении крикнула она и положила руку на руль. - Постой, Валерий! Это невозможно...

Тихо гудел включенный двигатель. В стекло билась муха. Малахов опустил голову на скрещенные пальцы и закрыл глаза. Это невозможно, Валерий...

- Я просто хотел отвезти тебя в Штутгарт. Еще несколько часов рядом с тобой, - сдержанно сказал он и улыбнулся. - Почему ты так испугалась, Олеся?..

Карен встречал жену на аэродроме. Он внимательно следил за пассажирами, тихонько насвистывая и перекатывая во рту любимую жвачку. Что-то сильно не понравилось Джангирову в походке и лице Олеси. Она шла ему навстречу, волоча сумку почти по земле. Может быть, просто очень устала с дороги...

- Я вернулась, Карен, - без всякой интонации сказала любимая, останавливаясь рядом.

- А что, - с живейшим интересом спросил он, не поворачивая к ней головы и выплевывая жвачку, - была вероятность не вернуться?

Олеся опустила сумку на землю и безучастно посмотрела вверх. Никогда не вызывай призраков... Над Москвой висело неправдоподобно синее летнее небо.

14

"Богородица дева, помоги мне!" - шепнула Олеся.

Богоматерь смотрела на нее с иконы строго и сочувственно. Она одна умела сострадать. Олеся медленно вышла из церкви, куда часто приходила помолиться за Полину. Дочка выросла и постоянно вносила в дом все новые и новые трудности.

- Какое на тебе несметное количество грехов, раз ты их без конца отмаливаешь, - насмешливо сказал недавно Карен. - А я даже не подозревал о них!

Олеся не ответила. Она сидела в кресле с ногами и думала о дочери. Ей исполнилось шестнадцать лет. Столько же, сколько было Карену в страшный, едва не сломавший их год. Теперь Полина спокойно, методически пробовала сломать свою жизнь, а заодно и жизнь матери.

- Мы продолжаем играть в теннис? - поинтересовался Карен, перебирая книги на столе. - По-моему, она заигралась. Но, в конце концов, каждый играет во что хочет. Хотя мне жалко Левона. И Полю тоже. Эта игра ей не по плечу. Он ей не подходит.

Он - тренер, у которого Полина брала уроки тенниса.

- Я его даже ни разу не видела, - грустно сказала Олеся.

- Что для тебя вовсе не обязательно, - мельком взглянув на нее, отозвался Карен. - Впрочем, хорошая мысль: стоит пригласить его в гости. А заодно Глеба. Пусть он потолкует с теннисистом, у него беседа получится лучше, чем у тебя.

- А ты не хочешь?

- Ну, нет, уволь! Могу только подключиться по ходу действия. Прости за откровенность, Леся, но кажется, она давно с ним спит, а ты спокойно сидишь в своем кресле!