Что мне делать без тебя?

Тяжелое, нехорошее, темное удушье стало подбираться к горлу и собралось там комом, который нельзя ни выплюнуть, ни проглотить. Карен в бешенстве, в ярости, совершенно не владея собой, схватил Олесю за плечи. Он встряхнул ее с чудовищной силой и мог, наверное, просто сломать пополам. Он готов был сомкнуть пальцы на тоненьком горле и сжать их…

"Я сейчас убью ее, — в припадке ненависти подумал Карен. — Так ей и надо, суке, потаскухе, распутнице: она не того заслужила! Что я делаю?! Я же могу убить ее…"

На худой шее Олеси уже заплывали синевой пятна от его пальцев, дышала она с трудом, хрипловато, но не произносила ни слова, не жаловалась и не плакала. И это было страшнее всего. И раскаяние Карена вновь сменилось взрывом негодования.

— Если я еще раз услышу от тебя это имя, ты больше никогда меня не увидишь, — жестко отчеканил он. — Я сейчас виноват перед тобой, но я не в состоянии его слышать, тем более сейчас… Я не могу, понимаешь?! И я за себя не отвечаю, если это повторится хотя бы раз!

— Не… повторится… — еле слышно пролепетала Олеся.

И снова наступило молчание, гнетущее, давящее, невыносимое. Карен сидел, привалившись боком к стене. Он действительно многое недооценивал и недопонимал в своем таком, казалось, мирном и определенном будущем. У него ведь сейчас было только оно одно, а у женщины, лежащей рядом с ним, существовало еще и прошлое… И в нем можно захлебнуться, завязнуть навсегда, если разом не оборвать все связи и ниточки, привязывающие ее к ушедшим. Иначе не получится.

Он встал и прошелся по спальне. Ковер под ступнями был теплый, пушистый, напоминающий домашний уют его комнаты. "Проклятый день", — подумал Карен и опустился на корточки перед постелью.

— Ты замечательно умеешь мурлыкать, Леся… Ты помурлыкаешь мне сегодня?

День был совершенно белого цвета, таким, что хотелось брызнуть в его размытое однообразие чем-нибудь цветным и ярким. Точно такой же стала наступившая ночь, расцвеченная, правда, рекламой и фонарями, но тоже довольно бледными и расплывающимися в молочном тумане. Липкий, мокрый, он обволакивал и втягивал под свой непрозрачный купол все вокруг, превращая город в волшебную сказку. Это были день и ночь Олеси. Во всяком случае, так утверждал Карен.

7

Сон оказался цветным, остросюжетным, с роскошными трюками. Очевидно, в нем предполагалось две серии, но на самом интересном месте его прервал неожиданно громкий разговор родителей прямо возле дверей спальни старшего сына. Их явно тянуло на скандал.

"Чтоб вас волки съели", — без всяких сантиментов пожелал Карен любимым папе и маме.

— Ашот, за что ты надо мной издеваешься? — нервно спросила Маргарита. — Почему ты не обращаешь никакого внимания на ребенка?! Он без конца возвращается утром! Сегодня он опять проспал занятия, вон, полюбуйся! Или тебя больше не интересует судьба сына?

— Рыжая, — ласково поинтересовался Ашот, — объясни мне, пожалуйста, почему все женщины так любят выяснять отношения? И давай лучше уйдем отсюда, мы разбудим мальчика.

"Уже разбудили", — сонно подумал Карен.

— Насчет всех мне ничего неизвестно, и я выясняю не наши с тобой отношения, а твои отношения с сыном! Я не спала всю ночь! — возбужденно заявила Маргарита.

— Я тоже, — легко соврал Ашот. — Всех слонов пересчитал, и все без толку!

Голоса стали удаляться и стихли в отдалении, за стеной.

"Почему отец не уехал по делам? — размышлял в полусне, не открывая глаз, Карен. — А учебу действительно пропускать нельзя. Я здорово расслабился. Столько спать утром не обязательно, вполне достаточно одной ночи за два дня".

Он с трудом встал и осторожно, на цыпочках, проскользнул в ванную, поцеловав по дороге любимую Дусю. Ударили холодные тугие струи, побеждая ночную усталость и тяжесть прерванного сна. В дверь ванной осторожно постучали. Отец…

— Я хотел бы с тобой поговорить после завтрака, если можно…

— Да, папа, — охотно отозвался Карен. — Я сейчас…

Быстро все прожевав и снова чмокнув в морщинистую щеку просиявшую Дусю, мальчик явился в кабинет отца. Ашот сидел за столом, рассматривая свои руки. Увидев сына, он улыбнулся и пересел на диван, приглашая сесть рядом.

— Я хотел бы поговорить с тобой… потому что мама очень волнуется, да и мне, по правде говоря, тоже многое сейчас не понятно…

— А что тебе непонятно? Я постараюсь объяснить.

— Да, пожалуйста, — кивнул Ашот. — Мне кажется, что сейчас под угрозой твоя учеба. Я отлично сознаю, что ты взрослый и, очевидно, проводишь ночи не в баре с друзьями. Я правильно понял?

Джангиров внимательно взглянул на сына. Если бы он обладал даром проникать туда, куда войти не мог никто, он бы увидел в темных глазах маленькую учительницу, рассеянную, с небрежно заколотыми и постоянно распадающимися волосами, которые она без конца тщетно поправляла. Но даже Ашот с его врожденной интуицией и способностью читать чужие мысли был неспособен на такое.

Сын стал мужчиной. Значит, пришло его время, и напрасно Марго устраивает истерики по этому поводу: она все еще видит в Карене малого ребенка, который держится за ее юбку. А он давным-давно держится за другую.