«Что может быть уютней бездны отчаяния…»

«Гелиофобия» — замечательное автоироническое название для книги. Спрятавшись за научным термином (а означает он не что иное, как светобоязнь), Елагина ставит простой диагноз окружающему миру: боязнь любви. Но еще это книга о том, как в беспросветную жизнь врывается световое пятно, оно же — чудо. Но если любовь — это чудо с участием двоих, то почему тот, другой (а у нее он «камень», или целый «сад камней», или «инопланетянин»), так боится света? Вся трагическая раздвоенность лирического «я» Елагиной — в том, что она пытается решать принципиально неразрешимый вопрос о возможности чуда именно логическим, причинно-следственным путем. Разность потенциалов и создает необходимое напряжение меж двумя полюсами ее поэтики — верой в ту самую любовь и пониманием ее недостижимости. Во многом знании — много печали, оттого каждое стихотворение на первый взгляд выглядит трагическим. Но маску «клоунесса» выбрала двустороннюю и в следующий момент поворачивается к нам светлой половиной. Забываешь о разуме и веришь в чудо — наступает просветление.

Если «Гелиофобия» — вся о поисках любви, то первая же строчка книги «Как есть» поиски исключает: «Господь не дал любви, но дал певучий дар». Вот такое начало координат, а дальше нужна ориентация на местности. Куда идти теперь — «с бунтарским языком и знаньем несвободы», как жить в той реальности, где нелюбовь — не грех, а всего лишь общая установка?

Мне кажется, ключ к творческому методу Елагиной надо искать в композиции книги, в ее общей структуре. Первая часть, «Точка зрения», — это написанное традиционным стихом исследование состояния счастья-несчастья, где снова поют дуэтом чувство и рассудок, но голос рассудка теперь становится ведущим. Жизнь вообще трагична, уверяют нас, и говорим мы «на непересекающихся языках», и «понимания не предусмотрено», и «плюшевый пыльный пафос» по этому поводу смешон. Значит, вывод повторяется и счастье — только в неведении?

Но все не так просто. Если в «Гелиофобии» образная система отчетливо строится на системе оппозиций: свет — темнота, знание — незнание, свой — чужой, то в книге «Как есть» подобная картина мира автора уже не устраивает. Говоря ее же словами, «пересмотра требует с внесением сущностных правок». Героиня использует своего рода аутотренинг, набор аффирмаций:

Это значит одно: пора изменить хоть что-то
В отношениях с миром. Конкретно себе задачу
Обозначь и действуй, как на равнине пехота,
Изменяя рельеф. И систему мифов в придачу.

Любимый тезис психологов: не можешь справиться с ситуацией — измени свое отношение к ней. Поэты могут поступать по-разному — например, затвориться в хрустальной башне или, напротив, мимикрировать и слиться с толпой. Елагина же пробует просто заменить формальную логику диалектической. «Ни да, ни нет — вот чистая интрига!» — и тогда вместо противопоставления высвечивается взаимодополнение, инь и ян, две стороны одной монеты. И если не фиксироваться на непродуктивной позиции «обиженной», то обретаешь новый шанс. «Ждет неслыханный улов / Тех, кто враз сменил коня» — так автор пытается совместить «бумажное пепелище» и «пространство с названием точка ру», решая таким образом главную тему — тему поэта и языка.

Посреди родной речи
старухой с разбитым корытом
сидишь, пригорюнясь,
и дальше что делать —
не знаешь…

Актуальная задача Елагиной — найти адекватный язык самовыражения для человека, воспитанного на правильной речи и не видящего для себя возможности от этого языка отказаться, но и не желающего выпасть из стремительно меняющейся речевой ситуации. Шаги по освоению возможного поэтического пространства без отказа от самоидентификации — вот увлекательный внутренний сюжет книги. Напряжение здесь возникает уже потому, что поэтесса, оттесненная на культурную периферию в силу принадлежности к поколению, привыкшему говорить и думать еще на старом языке, в реальной жизни работает на TV, где манипулируют уже языком новым. В этом смысле она не является социальным маргиналом, к тому же кое-что знает о вкусах и запросах современной аудитории.

Вторая, совершенно неожиданная часть книги, откуда я и взяла стихотворение «Феминизм…», не случайно названа «Логика драматургии». Если жизнь такова, какова она есть, и никакими поэтическими заклинаниями ее не исправить, то именно «знанье несвободы» позволяет автору стать сознательным участником пьесы, живущей по собственной логике, смело в эту логику всмотреться и, более того, как бы встроиться. «Сменить коня», включиться в эти игры, игры «свободы», снова надеть маску. Не хотите традиции — получайте верлибр.