«Что может быть уютней бездны отчаяния…»

Удивительно, но именно верлибр помогает Елагиной совершенно освободиться и сыграть себя «другую». Верлибр вообще форма, требующая ответственности. Так вот, она вполне за себя отвечает, ее высказывание весомо и парадоксально. Ключом ко всему разделу мне показалось простое с виду стихотворение «Глажу ночные рубашки». Здесь вещи, эти «патологические долгожители», превращаются в домашний некрополь, банк памяти. Наглаживая ворох чиненого-перечиненого белья, героиня вспоминает об ушедших — матери, подругах. Финальная строчка — «а европейцы, говорят, / вообще не гладят нижнее белье — / экономят электричество». Экономия электричества, она же экономия души, — разве это не главная «фишка» нового времени?

Стихотворение «Кольца» хочется процитировать целиком:

О, серебряный экуменизм правой кисти!
Санскритской мантрой украшен мизинец,
греческий строгий меандр
язычески поблескивает на безымянном,
а христианское реченье
по-хозяйски возлежит на среднем.
И всем хорошо.

Опять провокативная двойственность, как в «Феминизме…». С одной стороны, налицо то самое пространство свободы, где сакральные знаки всех религий сведены к гламурным украшениям, и именно в этом состоянии «всем хорошо». С другой стороны, тонкие смыслы слов и символов в такой микс-культуре уже не улавливаются, они безвозвратно потеряны (скажем, санскрит не имеет отношения к экуменизму, но это мало волнует говорящего), отчего не утратившим языка читателям становится грустно.

Циклы «Конспективные изложения», «Безблагодатность дара» точно так же работают не только со штампами массового сознания, но и с теми смыслами, которые за ними стоят.

Забавен «Фестиваль верлибра» — череда узнаваемых шаржей на голых королей, всегда готовых постоять перед прицелом телевизионщиков, в то время как автор хороших стихов тихо уходит, и его уже не догнать. А может быть, это и автошарж?

«Гимнические песни» и парадоксальны, и в глубине ироничны. Это же чистые перевертыши — например: «Что может быть уютней / бездны отчаяния» — или: «Что может быть комфортней / затяжной депрессии». «Слабые духом действуют» — со знаком плюс это понимать или со знаком минус? А как хотите, по-разному.

Третья часть книги так и называется — «Разночтения». Хотя читается она как раз совершенно однозначно: порезвились на манеже — и хватит. Никаких верлибров. Здесь Елагина опять возвращается к традиционному стиху, который после ярких и эпатажных текстов второй части кажется еще более скромным и приглушенным.

Справедливости я ожидала от Бога
И радости от бытия,
Но сказал мне голос: не слишком ли много
Желаешь ты, дщерь моя?

Искомого рая не существует в природе, но вера в «пасхальное чудо» не изменяет нам. Так и происходит жизнь — как есть, «не благодаря, а вопреки», зато в процессе движения обнажается другой горизонт, другое пространство — где можно «как молитвы, всласть, твердить стихотворенья», где «мы пред Богом одни».

Героиня Елагиной помнит о вечности («Там всех своих трудов глухое дребезжанье / В предбаннике сложи и выйди нагишом») и не стыдится говорить об этом с пафосом, хотя и о занозе-загадке, «зазоре разночтенья», не забывает. Но черно-белую маску клоунесса уже сняла, теперь все всерьез, поэтому конец книги звучит совсем в другой тональности, поэтому вместо «недоумений Федры» слышится благодарность всему, что рядом:

Благословенно вечное усилие,
Благословенно пишущих обилие
И вовремя пришедшее письмо,
Благословенно нежное участие,
По сути, заменяющее счастие,
А может быть, и счастие само.

В заключительном стихотворении она с благородной простотой выбирает путь Марфы:

…Не сотрясая мирозданья
И неба не тревожа тишь,
Ты духа укрепляешь зданье
И дерево души растишь.
………………………..
Работа лечит, как лекарство:
Вари, стирай да убирай,
Домашнее спасая царство,
Твори труда невидный рай.