Что мы знаем друг о друге

Он понял, как талантлива Лиз, впервые встретив ее. Их общая подруга Кэти, которая в итоге вышла замуж за удивительно несимпатичного тучного мужчину, умудрившегося, несмотря на свои недостатки, завести как минимум три интрижки, пригласила Лиз на школьную дискотеку. Тот вечер надолго запомнился всем присутствовавшим уже потому, что кто-то и впрямь танцевал. Подростки ходили на дискотеки не ради танцев, а затем, чтобы кого-нибудь облапать, попытаться облапать или хотя бы сделать вид, будто лапают, а потом растрезвонить об этом одноклассникам. Танцпол для всех был как чудаковатый дядюшка на дне рождения: без него не обходится ни один праздник, но все старательно его избегают. Все, кроме Лиз, естественно. Пока другие копошились в темноте или притворялись захмелевшими с одного глотка принесенного кем-то коктейля «Бакарди Бризер», Лиз зажигала на танцполе к вящей радости диджея, чей труд иначе остался бы напрасным. Когда же музыка стихла и учителя отправили детей по домам, чтобы наконец повеселиться самим, Лиз, Дэнни и их друг Стью пошли к Кэти: ее родители уехали на все выходные. Четверо подростков выпили найденную в дальнем углу бара бутылку анисового бренди. В результате Кэти уснула, упав лицом в клумбу; Стью наутро обнаружил в кармане два своих зуба; а Дэнни и Лиз проснулись вместе — в обнимку и полностью одетые. Они не помнили, как так вышло, но совершенно не хотели отпускать друг друга.

Насколько естественно на танцполе смотрелась его покойная жена, настолько противоестественно — сам Дэнни. У него была всего одна проблема: отсутствие чувства ритма. Он слышал мелодию и мог качать головой в такт, но стоило подключить другие конечности, как все шло наперекосяк. Руки и ноги выходили из-под контроля — беспорядочно били и хлестали воздух. Они не следовали музыке и не слушались даже Дэнни, а подчинялись одному лишь богу дрянных танцев — безжалостной сущности, задобрить которую можно было единственным способом: публично принеся в жертву собственное достоинство. Короче говоря, на танцпол Дэнни ступил бы только в том случае, если бы все вокруг было объято огнем.

Но чем дольше он размышлял, тем отчетливее понимал: нравится ему это или нет (конечно, нет!), танцы были лучшим вариантом. В отличие от музыкантов, фокусников и других артистов, танцорам для номера не нужен был специальный инвентарь: только проигрыватель (а он имелся) и ноги (тоже, по крайней мере, на ближайшие полтора месяца). Осторожно потирая синяк на голени, Дэнни логично рассудил, что детям будет куда сложнее попасть по движущейся цели, чем, например, по гитаристу, миму или тому глупцу или храбрецу, который решится работать живой статуей.

Он уставился на написанное слово — «танцы» — и поежился от одного его вида. Но затем вспомнил молоток мистера Дента, и по телу пробежала настоящая судорога — такое бывает, когда ярлычок футболки случайно касается шеи и в первое мгновение кажется, что это был паук.

Зазвонил телефон; Дэнни, все еще дрожа, взял трубку.

— Какая ты панда? — спросил Иван.

— Что? — не понял Дэнни.

— Панда, — повторил украинец, — какая ты панда?

— Китайская, наверное. Не знаю. А бывают какие-то другие?

— Для лицензии, — уточнил Иван. — Кажется, я найти человека, чтобы тебе помочь, но ему надо знать, какая ты панда. Ты петь? Танцевать? Играть на гармошке? Что?

Дэнни уставился на блокнот у себя на коленях.

— Ну?

— Я танцую, — сказал он наконец. — Я танцующая панда.

Глава 11

Когда на следующий вечер позвонил Иван, Дэнни в одиночестве смотрел телевизор. Уилл попросил разрешения переночевать у Мо (точнее, просил-то Мо), и Дэнни нехотя согласился. Впрочем, позже он порадовался такому раскладу: Иван назначил встречу в полночь в Пекхэме. Кроме того, украинец предложил дать Дэнни тридцать фунтов взаймы — именно столько стоила лицензия, — но тот вежливо отказался: не хотел снова влезать в долги, даже если брать у друга. У него было немного денег, отложенных на самый крайний случай, но запас быстро таял. Почти все это осталось от Лиз — точнее, от родителей, даривших ей конверты с купюрами на каждый день рождения, Рождество и вообще по любому подвернувшемуся поводу. Лиз сердилась: она считала это — может, справедливо, а может, нет — язвительным намеком на то, что они не гребут деньги лопатой, и отказывалась их тратить. Однако сейчас, вынимая из оставшейся маленькой пачки три купюры и засовывая их в карман, Дэнни внезапно почувствовал благодарность за эти подарки.

* * *

Здание выглядело так, словно его постановили снести и даже приступили к исполнению приговора, но потом городской Совет передумал и помиловал этого хромого уродца. Иван прятался возле исписанного граффити подъезда, где некто по прозвищу Наггетс и, кажется, Ошеломляшка соревновались, кто изрисует больше свободных поверхностей. Ошеломляшка, похоже, выигрывал.

Иван выглядел обеспокоенным, и его волнение передалось Дэнни: если нервничал Иван, значит, точно было из-за чего.

— Все хорошо? — обратился к Ивану Дэнни.

— Деньги взял? — ответил тот вопросом на вопрос.

Дэнни показал ему купюры. Иван кивнул.