Что не стоит делать невидимке

Кэти Пеллинг больше не пытается сдерживаться и хрюкает от смеха – такого, который сопровождается непрошеной соплёй, заставляющей остальных ржать ещё громче.

Араминта злится: испортили её подкол с серьёзным лицом, но она сохраняет выражение чистой невинности.

– Парень? – переспрашиваю я, сморщив лоб и пытаясь выглядеть максимально сбитой с толку, хотя точно знаю, кого она имеет в виду. – У меня нет парня. Ты же знаешь, Араминта.

«Хорошо, – говорю я себе, – спокойно, но в то же время твёрдо».

– Но вы с Эллиотом Бойдом та-а-ак мило смотритесь вместе! Разве нет? Кирстен! Разве они не милашки? Эллиот и Этель. Этиот!

Кирстен кивает, пытаясь сохранить невозмутимость.

– Ужасно милые! Я их прям шипперю! – когда она говорит это, моё сердце падает куда-то вниз, потому что я осознаю: я теряю самую старую свою подругу.

– Ты смотри, Этель. Его все девчонки захотят отбить.

– Ей нечего волноваться, – говорит Кэти Пеллинг. – Его на всех хватит!

Снова фырканье и хрюканье.

С меня довольно.

Все эмоции, которые я много дней держала в себе, поднимаются у меня в груди, и я чувствую, как мне становится жарко от гнева.

– Этот… этот пузырь мне не парень! И не друг даже. Он мне вообще не нравится. Да и кому нравится? Он заноза в мягком месте. Ненавижу его. Прицепился ко мне, как вонь.

Последнее заявление – подлый приём. Хоть Бойди и раздражает, я бывала достаточно близко к нему, чтобы знать, что эти подколы про «Запашок» – неправда.

И всё же я думаю, что произнесла это довольно убедительно: сидящие напротив меня Араминта и Кирстен округляют глаза.

Вот только смотрят они не на меня, а куда-то мне за плечо. Не оборачиваясь, я одними губами спрашиваю Кирстен: «Он там?» – и она почти незаметно кивает.

Я встаю вместе с подносом. Краем глаза я вижу Бойди – в руке поднос, стоит достаточно близко, чтобы услышать, что я сказала.

Даже не глядя на его лицо, я знаю, что оно грустное и озадаченное, прямо как тогда, у шкафчиков.

Я себя ненавижу.

Глава 27

У меня есть воспоминание из глубокого детства: мамины похороны.

Ба говорит, на маминых похоронах было немного народу, но я помню иное. Наверное, это потому, что мы считаем своих родителей ужасно важными, и скромное мероприятие не соответствовало бы этому представлению, не так ли?

В общем, мы находимся в большой церкви, но вместо органной музыки играет рок. Громкий, гремящий рок, и кругом куча народу, и все едят «Харибо».

(Кстати, это не сон – по крайней мере, мне так не кажется. Это определённо воспоминание, но, возможно, оно с чем-то перемешалось, потому что на похоронах обычно не включают громкий рок, хотя «Харибо»-то правда были, так что я не знаю наверняка.)

Рядом со мной ба и прабабуля, кажется, тоже в кресле-каталке. И ба злится, но не на меня.

Не грустит: просто злится. Лицо у неё холодное и мрачное, как море в нашем заливе в зимний день.

Вот и всё воспоминание. Странное, а?

Это немного, но потерпите капельку.

Так вот, не хочу вас пугать или что-то в этом духе, но вы знали, что когда мы говорим о пепле умершего, это не совсем пепел? Это размолотые кости, прах. Кости – практически всё, что остаётся после кремации: это когда вместо того, чтобы похоронить тело покойного, его сжигают, и вам выдают пепел, чтобы вы сами его похоронили, или развеяли над морем, или что-то такое. Ба говорит, так сейчас поступают с большинством людей.

К чему я веду? Знаю, звучит крипово, но я скоро всё объясню. Дело вот в чём: у моей мамы нет могилы.

Видите ли, я смотрела много фильмов и читала много книг, в которых умирают люди, и у мёртвых людей всегда есть могилы. Живой человек – как правило, муж, или девушка, или ещё кто-нибудь – потом приходит на могилу и разговаривает с умершим, рассказывает про свою жизнь. Потом он обычно кладёт на могилу цветы или касается надгробия, и это мило и грустно, и я часто плачу на этих моментах.

Но я так сделать – навестить могилу – не могу, потому что маму кремировали.

Если подумать, я даже не знаю, что стало с маминым прахом. Надо спросить у ба.

Зачем я вам это рассказываю?

Думаю, таким образом я наказываю себя. Инцидент с Бойди расстроил меня, и я заслуживаю того, чтобы чувствовать себя плохо, думая о маме.

Большинство людей в моей ситуации попытались бы чувствовать радость, вспоминая свою маму. Но не я.

По крайней мере, если не перебираю мамины вещи из обувной коробки.

(Но даже тогда я не чувствую особой радости.)

Однако оно остаётся со мной, это чувство печали и вины, и именно из-за него я в итоге снова становлюсь невидимой.

Что – по самой меньшей мере – весьма неразумно.

Глава 28

Проходит больше недели, а я так и не вернулась навестить прабабулю.

Честно говоря, я начинаю думать, что это игра моего воображения. Ну знаете, то, что прабабуля втайне дала мне понять, что хочет, чтобы я пришла к ней одна. Зачем ей так делать? Я снова и снова прокручиваю это в голове, и по сути это был всего лишь взгляд.

Ей сто лет. Мне могло просто показаться.