Что немцу хорошо, то русскому смерть (СИ)

Догадываюсь, почему. Викуся у них спит в отдельной комнате. И ночью, что бы услышать, если она проснется и заплачет, Ксения оставляет двери в детскую и в свою спальню приоткрытой…

Я замираю, невольно трепеща и вся обратившись в слух.

Наверно это какая-то форма вуайеризма. Только не зрительная, а слуховая. Наверно так, потому что перестать подслушивать я просто не в силах. Вот они стихают… Я даже перестаю дышать и на самой грани слуха все-таки улавливаю:

— И что ты, Ксюх, во мне нашла?

И столько всепоглощающей нежности, столько тепла в словах мужчины, который показался мне совсем не годным для любви (с такими глазами, как у него, нельзя кого-то любить, только ненавидеть!), что я в очередной раз понимаю: всем моим абстрактным умствованиям и логическим построениям — грош цена. И если обычно, когда речь идет о рабочих вопросах, эта мысль меня раздражает и расстраивает, то теперь все наоборот. Она теплым пушистым комком, словно котенок, сворачивается у меня в груди. Тихонько прикрываю дверь, возвращаюсь в кровать и через пять минут уже снова сплю…

* * *

Просыпаюсь поздно, а когда иду в сторону гостиной, слышу внизу голоса. Довольно громкие. Я бы даже сказала, что там скандал. Вхожу и столбенею. Стрелок и итальянец развалились на диванчике, вальяжно закинув руки за голову — как перед телевизором. Отдельно от них в кресле сидит какая-то рыжеволосая девица. Невозмутимая Ксения деловито возится на кухне. А посреди гостиной… Кошмар!

Кондрат сидит на перевернутом спинкой вперед стуле, как лихой ковбой на верном скакуне. А перед ним, вытянувшись по стойке смирно стоит… Сашка. Мой Сашка, с дачи которого меня вчера и увезли. Нос у него разбит, и он периодически хлюпает им, подтягивая вытекающую кровь.

Меня не замечают. Все увлечены делом — Егор и Серджо созерцают, Кондрат ведет неторопливую беседу:

— Я тебя душевно и в последний раз прошу, скажи мне, откуда взялся этот самый Павел, и как его найти, и можешь катиться на все четыре стороны. Ты пойми: если и дальше продолжишь играться в партизан и фрицев, я ведь тоже детство вспомню. А оно у меня, в отличие от твоего, непростое было, с периодической поножовщиной и регулярным мордобоем. Так что я и заиграться могу. Усек? Кивни, если усек, орел ты наш бескрылый!

Сашка торопливо кивает, и мне становится жаль его. Если только мама узнает… Ну вот! Она! Мой телефон взрывается все той же гнусавой песенкой: «Это я твоя мама звоню…» Все поворачивают ко мне головы, а мама из телефона тут же доводит до моего сведения, что она уже все знает.

— Что именно? — тоскливо интересуюсь я.

— Что ты провела ночь неизвестно где и неизвестно с кем, дочь моя! А сегодня утром тот бандит, с которым ты вчера уехала, вернулся, избил нескольких твоих друзей и увез куда-то Сашу. Его мама уже звонила в милицию… То есть в полицию… Анна, скажи мне честно, с кем ты связалась? Что происходит?

— Все в порядке, мам. И с Сашей (тот возмущенно вздергивает вверх и без того нахохленные плечики), и со мной.

— Немедленно, слышишь? Немедленно возвращайся домой.

— Я пока что не могу, мам.

— Что значит не могу?!

— У меня дела. Давай, я перезвоню тебе попозже?

— Но…

Я нажимаю кнопку отбоя и смущенно смотрю на присутствующих.

— Мама волнуется? — осклабляется Стрельцов.

— Да, — отрубаю я и иду к Сашке. — Что это у вас тут творится?

— Ань, ты им скажи…

— Нет, дружище, это ты нам скажи. И поедешь назад к маме и к твоим друзьям-приятелям. Заодно передашь им привет и скажешь, что я их уважаю за проявленный героизм. Защищали они тебя отчаянно, хоть и неумело.

— Гад!

— Это я пока не гад, братишка, это я пока что терплю. Но ей богу, вот еще немного…

— Прекратите.

Обвожу взглядом собравшуюся гоп-компанию и смотрю на Сашку.

— Почему ты не хочешь сказать, Саш? Этот парень… Откуда он взялся? Он тебя как-то запугал, угрожал чем-то? Иначе я не понимаю, зачем тебе скрывать его координаты.

— Никто мне не угрожал, кроме этих твоих… — злобно косится на Кондратьева и с независимым видом опять подтягивает кровавую соплю.

— А раз не угрожал, в чем дело?

— А ни в чем! Не скажу я этим типам ничего и все тут. Из принципа. Можете бить сколько угодно.

Взбешенный Кондрат начинает подниматься. Стрелок и итальянец оживляются — сейчас что-то будет. Рыжеволосая вскакивает и идет на кухню к Ксении, явно не собираясь вмешиваться в то, что творят мужики. Но ничего не происходит. Из-за меня. Видимо, я в душе пацифистка, хоть сейчас самой хочется дать Сашке подзатыльник, как нашкодившему сорванцу. Из принципа он, видите ли!

— Саш! Не городи чушь. Никто тебя бить и не подумает, а вот я позвоню твоей маме и расскажу ей о том, что ты до сих пор не женился не потому, что девушки подходящей нет, а совсем по иной причине.